Бедный Бобик

Терентьева Наталия

Алена протянула ему руку, он взял и вторую, уважительно поцеловал обе, сразу отпустив их. Девушка подумала, не попросить ли Эммануила подождать до конца службы, но не стала. И так все это было неловко и неожиданно. То, что она ему сейчас сказала… Алена шутливо помахала своему спутнику рукой и, стараясь не споткнуться на дорожке, выложенной крупными неровными плитками, вздыбившимися после зимы, поспешила прочь.

В церкви шла обычная подготовка к службе. Кто-то из певчих уже раскладывал ноты. Негромко переговаривались

за стойкой женщины, продающие свечки и церковную утварь.

Алена положила на место свои ноты и подошла к окну. Она увидела, что Эммануил еще не ушел, а стоит у ограды и читает расписание служб. Ушастый маленький Эммануил, известный композитор. Автор нескольких опер, музыки к фильмам и к мультфильмам, которые она смотрела в раннем детстве. Исполнитель старинной музыки на лютне и французской волынке… Алена скрестила кисти рук и положила на них голову, все так же глядя на него. В голове у нее застряла последняя фраза Эммануила, которую он в восторге продекламировал: «В обмен на нежность и на верность…» Алена бы не удивилась, узнав, что он сочинил это сам.

– Как ты себя чувствуешь, дочь моя? – спросил отец Григорий, проходя мимо.

– Обманщицей, – тихо произнесла Алена и чуть громче добавила: – Доброе утро, отец Григорий.

Священник приостановился около нее.

– И ты здравствуй, дочь моя. Как здоровье твое, не расслышал?

– Хорошо, – постаралась улыбнуться Алена.

– Слава Богу. Видел, кто-то все провожает тебя. Родственник твой, видно?

– Еще нет, – ответила Алена и, чуть помолчав, добавила: – Жених.

Отец Григорий быстро, но очень внимательно взглянул на нее.

– Вот и ладно. – Он несколько секунд ничего не говорил, вместе с Аленой глядя в окно. Потом спросил: – Любишь его, дочь моя?

Алена обернулась к нему.

– Вы жестоки, батюшка.

Отец Григорий, как будто не слыша, кивнул, глядя на ковыляющего прочь Эммануила.

– У него доброе лицо.

– И уши, – мягко добавила Алена.

Секунду они смотрели в глаза друг другу, священник – чуть улыбаясь. Алена почувствовала, что в глубине души у нее поднимается какой-то очень нехороший вопрос. И остановила себя.

– Бог в помощь. – Отец Григорий, легко перекрестив Алену, быстро ушел.

Выйдя после службы, Алена заметила невысокую фигурку композитора все там же, за оградой. Она несколько растерялась. Чужие чувства, на которые не можешь ответить…

– Вы не ушли домой?

– Я забыл спросить вас, что вам сегодня снилось, вот и решил дождаться.

Алена взглянула в его улыбающиеся глаза и подумала: сколько же ему лет на самом деле, вряд ли пятьдесят девять, как он сказал. Мужчины в случае необходимости тоже пытаются скрыть свой возраст. Хотя бы годочков на пять-семь, да все поменьше. А интересно, какой он был в двадцать, в тридцать, даже в сорок? Наверно, очень некрасивый. Она вздохнула и отвернулась.

– Вас снилось что-то плохое?

– Н-нет… Я не помню. У

меня вчера был трудный день.

– А вы во сне летаете, девочка?

Алена удивленно посмотрела на Эммануила.

– Ну да… Бывает… Теперь не часто. Но, как правило, чтобы убежать от кого-то, вырваться на свободу…

– И потом долго летите?

– Наверно, да. А что?

– А вам никогда не приходило в голову, почему, когда летаешь во сне, никогда не бьет в лицо встречный ветер? Ведь даже на велосипеде, если быстро ехать, – ветер в лицо. А когда летишь – нет.

Девушка внимательнее взглянула на композитора:

– Интересно… Нет, не приходило. А ведь правда… Наверно, это потому, что летает душа… Хотя я даже знаю во сне, как взлететь, какое усилие надо сделать, чтобы оторвать тело от земли. Однажды у меня не получилось, лет пять назад, и я с тех пор всегда во сне боюсь, что взлететь не получится…

– Позвольте один вопрос, Алена.

Она кивнула.

– Я вас правильно понял сегодня утром? Вы сказали, что вы согласны…

– Мне… мне страшно одной, Эммануил Вильгельмович… И я не могу вам всего рассказать…

– Не говорите, девочка моя, не надо, – грустно улыбнулся композитор. – Вы, кстати, машину умеете водить?

– Да. Только у меня машины нет.

– А какие вам нравятся машины? Большие, красные, наверно?

– Нет, – засмеялась Алена. – Маленькие, оранжевые. Или темно-голубые. С круглыми крышами.

– Вы шутите?

– Конечно. Я не думала о машине. Мне все равно сейчас надо пешком ходить по четыре часа, а потом – надо будет гулять с коляской. Так что пока я вполне обхожусь троллейбусом.

– Я понимаю вас! – Композитор прибавил шагу следом за Аленой. – А я вот из-за ноги не могу водить. Но это неприятная тема, давайте лучше о вас… Вам с ребенком машина будет просто необходима. Поехать в лес, в бассейн, на занятия.

Алена удивленно взглянула на пожилого композитора. Она бы не могла предположить в нем такой житейской рассудительности.

– Что? – улыбнулся он. – Прагматично? Рядом с вами, деточка моя, даже я становлюсь рациональным. Вы слишком воздушны, нереальны, из другого теста.

– Я – обычная.

– Нет! Нет. Вы… вы просто даже не знаете, какая вы. Несчастная любовь искажает собственное представление о том, какая ты есть.

Алена отвернулась.

– Не думала, что произвожу такое жалкое впечатление…

Эммануил всплеснул руками:

– Да что вы, детка! Вы производите самое лучшее впечатление! Вас хочется любить, жалеть, оберегать от всех невзгод…

– Вы красиво говорите, – улыбнулась Алена.

– А вы красивы сами по себе! Красиво вздыхаете, смотрите, идете, красиво грустите. На вас можно смотреть бесконечно. И слышать музыку, которая в вас. И записывать ее, записывать… Так что не переживайте. Я не альтруист. Мне от вас тоже будет польза. Как от прекрасного куста роз, который растет в саду. Или от райской птицы, которая поет у тебя дома.