Бедный Павел. Часть 2

Голубев Владимир Евгеньевич

Посадить на землю часть армии, которая и так почти перестала заниматься боевой подготовкой, было вполне разумным решением. Румянцев поворчал, но в принципе согласился, хотя механизм демобилизации ещё предстояло определить. Да и после выхода этого манифеста солдаты осознали, что эти работы они ведут и для себя, после чего качество и скорость работ выросла.

К концу лета места для поселений были уже размечены для нескольких десятков тысяч семей. Основную волну послевоенных беженцев разместили на Днепровской линии, а вот для освоения наместничеств требовались новые люди.

Глава 7

Болотов, вернувшись

из Киева, прибыл ко мне в Санкт-Петербург, чтобы протолкнуть идею расширения агрономической школы и открытия ещё одной — в Таврическом наместничестве. Он указывал на рост потребности как в специалистах, так и в культурных семенах и молодняке животных. Маховик сельского хозяйства, похоже, начал раскручиваться. Это была третья задача, что мы собирались решить.

В ответ я предложил Андрею Тимофеевичу лично заняться организацией двух новых школ ускоренного обучения и опытовыми участками в Таврическом и Заволжском наместничествах, а школу в Лопасне преобразовать в Императорский корпус агрономических наук. Но вот директором корпуса предстояло стать отнюдь не Болотову. Младший Орлов — Владимир, сильно болел, просил полностью отставить его от службы и разрешить удалиться в поместья.

Я не горел желанием отпускать без дела человека, который был ещё молод, неплохо образован, влиятелен, богат и обладал большим опытом управления людьми. Он был приглашён в Зимний дворец, где состоялся наш с ним разговор. Да, здоровье его было не лучшим, но он скорее устал от всей столичной суеты, чем был действительно серьёзно болен. Тогда у меня и родилась идея доверить ему руководство школой под Серпуховом. Болотов там достиг больших успехов, работу наладил. У него был достойный преемник в качестве главного преподавателя и исследователя — Матвей Афонин, но вот навыка администратора, чтобы расширить школу до размера корпуса, ему явно не хватало.

А сам Болотов, будучи человеком активным, явно хотел и мог достичь большего — он самолично побывал в Калмыцкой степи, изучая возможности земледелия, ездил в Заволжье исследовать местные условия и подбирать растения, сам посетил Таврию и Кубань, хотя мог бы сидеть в Киеве. Как человек раскрылся, поразительно! Из гениального агронома, но фантазёра и интроверта, он стал ярким педагогом и управленцем. На него у меня были планы, и я их ему раскрыл.

— Андрей Тимофеевич, помните, вы мне когда-то сказали, что не хотите выращивать продукты для моего стола, а желаете осчастливить всю Россию?

— Помню, Ваше Императорское Высочество! Конечно! Я и до сих пор мечтаю об этом!

— Не пора ли Вам реализовывать свои мечты?

— Ваше Императорское Высочество! Значит ли это, что Вы недовольны…

— Успокойтесь, дорогой друг! Вы всё ещё тот вспыльчивый молодец, что тогда никак не желал стать моим личным агрономом. — улыбнулся я ему. — Не волнуйтесь, я всего лишь хотел предложить Вам новую работу.

— Какую? — он явно напрягся, не зная, что от меня ждать.

— Вы явно переросли свой пост моего личного агронома и даже пост директора агрономической школы, драгоценный Андрей Тимофеевич! Вам по плечу задача настоящего переустройства сельского хозяйства всей России. Вы уже видите, как разнообразна наша природа, как в разных местах отличаются растения и животные, сколько требуется усилий, чтобы обеспечить земледельцев семенами, инструментом, скотом. Я очень рад, что Вы выросли из коротких штанишек и стали большим специалистом.

— И что, Павел Петрович? Что мне делать? — в нём явно боролись два противоположных

чувства — он был счастлив от моих комплиментов, но боялся изменений в своей судьбе.

— Вам, душа моя, предстоит возглавить новое ведомство, которое займётся всем, что я ранее Вам описал! Именно Вам надо будет научить крестьян и дворян, обеспечить им необходимым и проследить, чтобы всё было как надо! Как Вам эта задача?

Одной из причин, по которой мама соглашалась так долго терпеть малый приток населения из-за рубежа, был мой эксперимент с Симоном Лейбовичем, теперь больше известным как барон фон Штейнбург. Мне казалось, что сейчас в конце XVIII века должен наступить рассвет европейского романтизма, в том числе и в литературе. Вскоре должны появиться Гёте, Гейне, Вальтер Скотт, которые станут реальными лидерами общественного мнения, а точнее они его будут формировать, наполняя меха общественной мысли мёдом сентиментальных рассуждений о том, что надо подчиняться не устарелым правилам, а сильным, ярким страстям.

И я решил попробовать начать ковать железо заранее. Сам заниматься этим я не мог, и в силу собственного положения, и для того, чтобы выходящие книги не связывали с моим именем, и люди как можно дольше не видели в них пропаганды, и в силу просто своей удалённости от Европы, где формировались таланты и идеи.

Здесь мне очень вовремя подвернулся Симон. Я изначально решил, что ему следует войти в число крупных европейских издателей. Ему было необходимо создать в мировых державах — Англии, Франции, Австрии издательства, которые вскоре начнут публиковать эти самые романтические книги. Он смог выполнить задачу, и теперь мы развернулись.

Первый роман о несчастной любви Людовика Заики прошёл на ура. Молодые литераторы начали активно вспахивать эту ниву дальше, выпуская новые романы раз в полгода. Пока чаще их выпускать Лейбович считал излишним. А пока каждый роман звучал в Европе как пушечный выстрел. Ему удалось оседлать эту волну и стать, пусть и временно, монополистом. Ходили разные слухи, кто стоит за этими книгами.

Большая литера L, увитая плющом, красовалась на оттиске всех издательств, что публиковали книги насыщенные страданиями и любовными страстями. Лейбович был довольно тщеславен, но очень осмотрителен, поэтому большинство слухов приводили общество к персоне какого-либо члена фамилии Лихтенштейн, что придавало изданиям ещё более романтический флёр.

В этих книгах тема любви и страданий была основной, а действия их происходили в максимально романтических декорациях. Сюжет развивался в Крестовом походе в Святую землю, когда доблестный рыцарь-крестоносец, влюблялся в деву древнего рода, проходил через многочисленные препятствия на пути к счастью, наконец, побеждал и женился на своей избраннице, оставаясь править и жить на новой родине. В последнем же романе действие происходило уже в России, где прекрасный германский рыцарь находил истинную любовь, сражаясь с проклятыми турками.

То есть потихоньку мы создавали романтический образ нашей империи. Она приобретала черты, если уж не земли обетованной, то страны огромных просторов и возможностей, в которой местные рыцари в сверкающих доспехах защищают Европу от кошмарных азиатов, а добродушные пейзане под их защитой создают истинный рай на земле.

Мама с интересом наблюдала за моей тайной политикой литературного продвижения России в Европе и ждала от ученика Дидро и Вольтера результата. Пока она доверяла моим идеям.