Бедный Павел. Часть 2

Голубев Владимир Евгеньевич

Вариант на каменном угле тоже уже был создан. Так что наши печники по весне 1773-го отправились в Киев, который стал временной базой для заселения Таврического и Придунайских наместничеств — поселенцев и материалы спускали по Днепру к Чёрному морю. Там Румянцев создал временную школу печных дел, в которой обучали добровольцев из солдат, что должны были строить жильё для первой волны переселенцев.

В свою очередь, Теплов подыскал мне такого Петра Красильникова, потомка компаньона Никиты Демидова. Он не имел доступа к основным семейным капиталам довольно богатой семьи Красильниковых, но был обладателем небольшого состояния и являлся потомственным

рудознатцем и металлургом. Для начала мне этого было достаточно, и Теплов предложил ему в товариществе со мной разрабатывать угольное месторождение у Лисьей балки на Северском Донце. Покупать уголь должна была казна, саму землю вносил Императорский приказ — так что, при известном умении предприятие должно было быть очень прибыльным.

Красильников набрал в Туле авантюрно настроенной молодёжи, основную массу рабочих навербовал из вольных переселенцев из Европы и башкир, которых прислал заинтересованный мной в проекте Тасимов, и уже к лету 1773 начал потихоньку добывать уголёк. Так что с топливом вопрос был снят.

Пришлось серьёзно заняться подбором руководства. Сразу было очевидно — генерал-губернатором Малороссии оставался Румянцев, а Придунавья — Суворов. В Прибалтику отправился Олиц, его немецкое происхождение и высокий статус должны были позволить ему контролировать ситуацию, а его преданность престолу — твёрдо проводить наши решения.

Назначение прочих наместников было более сложной задачей. Готовых фигур на такое дело у нас не хватало. Назначать Потёмкина на Таврическое наместничество, что напрашивалось, было сейчас категорически нельзя — слишком он был влюблён в мою мать, и уехать для него в далёкие степи было просто невозможно, да и с другой стороны, отнимать у матери любимого человека было тоже чревато. Мало ли какой ухарь объявится, начнёт против меня интриговать — не надо нам такого точно.

Вот кто ещё мог освоить эти новые земли, кроме Гришки? Он в истории, что была в моей прошлой жизни, приложил огромные, просто нечеловеческие усилия по освоению этих земель, стал легендой, а теперь кто может это сделать? А это нам нужно и очень — тысячи десятин богатейшей земли, реки, металлы, уголь! Ладно, вопрос пока закроет Румянцев — он готов, кипит энергией, будто молодой.

Наместником в Заволжском наместничестве мама хотела назначить престарелого фельдмаршала Гольштейна-Бекского. Мама вызвала его к себе из Ревеля, где он ранее был губернатором. Старик весьма удивился, так как считал, что именно там закончит свои годы. К этому были предпосылки, ибо правил он в губернии, как в своём герцогстве. Он был очень популярен среди остзейского дворянства и даже местных крестьян, известен как заботливый и честный правитель.

Мама его очень уважала, и я, в принципе, против этого назначения не возражал, однако его значительный возраст — стукнуло ему уже 77 лет, мог помешать в освоении этих земель, а его привычки — он был немец до мозга костей, могли помешать построить там часть именно России.

Если с первой проблемой вопрос был решаем — мама описала Гольштейн-Бекскому богатство и перспективы этих земель. Польстила ему, упомянув его огромный опыт в управлении и своё доверие к нему. И предложила ему пригласить для службы России своего внука — Фридрих Карл Людвиг должен был наследовать фельдмаршалу в управлении наместничеством. Но что делать со второй?

Его внук тоже был немец, а учитывая привычки деда, который так и не выучил русский язык, хотя и прожил в России уже почти сорок лет, можно

было сомневаться в его желании управлять именно русскими. Однако такой реверанс этой фамилии, должен был послужить дополнительным аргументом для удержания лояльности населения бывших Ревельской и Рижской губерний.

Так что назначение наместником Гольштейн-Бекского обязано было носить формальный характер, а вот фактическое руководство наместничеством должно было осуществляться другим лицом. Получается, что таким образом мы не решали вопрос о руководителе заволжских земель, а лишь усложняли его — новому человеку предстоит ещё решать вопрос с Гольштейн-Бекскими.

Между тем в сентябре произошло и ещё одно событие, что несколько изменило политическую конфигурацию внутри страны. Я был чрезвычайно занят подготовкой реформ и текущими делами, исполняя фактически функции главы правительства, а мама с Потёмкиным уже с мая отдыхали в Петергофе. Императрица была измучена мятежом и волнениями, и ей действительно требовался отдых. Мне же нужна была работа как отдушина от мыслей о Маше, и я стремился как можно больше времени заниматься делами.

Я, конечно, обсуждал и согласовывал все решения с мамой, но лично мы виделись за лето всего пару раз. И вот получилось провести с мамой несколько дней вместе.

Москва была разрушена, но порядок там навели, и теперь Московский губернатор генерал-аншеф Еропкин настоятельно просил начать восстановление города. Естественно, оставить его без поддержки мы не могли, хотя это и сильно напрягало и без того измотанные государственные финансы. Главным архитектором «Комиссии по устроению Москвы» назначили молодого академика Академии художеств Ивана Старова.

Он подготовил проекты новой планировки города и ряда новых зданий. Так что мама предложила мне совместно осмотреть их и утвердить. И я с радостью устремился к ней. Мне не хватало общения с ней, пусть и не мальчик уже, но всё-таки…

Я с утра приехал к ней в Петергоф, откуда мы уже вместе отправились в Ропшу, где в Инженерном корпусе должно было состояться мероприятие, которое в будущем получило бы наименование презентации. Грустный Потёмкин остался в Петергофе, как он сказал, пересчитывать бутылки в винном погребе.

На следующий день Старов устроил нам замечательное представление. Молодые инженеры помогли ему с изготовлением макетов зданий и пространств, так это было действительно грандиозно. Иван Егорович был адептом классицизма, и его проекты зданий были просто фантастичны. Изначально мы планировали соорудить в Москве присутственные места для администрации, учредить новые корпуса, которые должны были послужить увеличению количества образованных людей, и возвести несколько церквей — куда сейчас без них.

Старов представил нам требуемый проект, но он нас с мамой не устроил. Уточнения требовали не столько проекты зданий, сколько планировка улиц, их общий облик. Архитектор рассчитал всё почти по линиям, которые сложились исторически, то есть этот хаотичный рисунок узких кривых переулков он намеревался сохранить.

Я же видел в своих мечтах город, подобный Петербургу, с прямыми дорогами, красивый в своей строгости и блеске. Москва после бунта была сильно разрушена, причём центр города представлял собой практически руины. Сетку улиц и внешний вид домов можно было менять почти совсем без оглядки на прошлое. И маме мои идеи тоже нравились. Так что, поняв наши мысли, Старов просто отправил свою фантазию в полёт.