Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория
Шрифт:
«Так, значит, он теперь в своем, индийском, раю! И там, может быть, беседует с моим незабвенным супругом! Он ему рассказывает, как я о нем заботилась. Как ты мне в этом помогал. Какие замечательные стихи ты сочинил на его горестную кончину! Дай я тебя поцелую! За твою доброту к Говоруну. За то, как ты меня утешаешь!» — следом за этим воскликнула юная вдовица.
И вот, она восторженно плакала и страстно целовала Голубка. И, плача, дала себя раздеть, уложить на ложе…
Голубок мне потом признался: «Она вспыхнула в моих объятиях и тут же погасла, так что я даже не успел осознать, что я ей обладаю. Но продолжать она уже не могла. Так она обессилела. И почти тут же уснула. А когда утром проснулась, сказала мне: „Помнишь, ты мне рассказывал, что в Индии
Лицинию он, ясное дело, почти тут же оставил в покое. Авсе его расходы по «рыбной ловле» взял на себя проспоривший ему Юл Антоний. Так было заранее оговорено.
Фурнилла
X. Почти без перерыва Вардий продолжал:
— Фурниллу предложил Помпей Макр, который эту стерву весьма хорошо знал, так как с ней зачем-то дружила его старшая сестра, Помпея. Не думаю, что сам Макр к этой Фурнилле примеривался, «вычислял ее». Ибо с первого же взгляда и без всякого вычисления можно было сказать, что она — фурия или гарпия. И вот, после того как Голубок закончил ловлю Лицинии, в одном из застолий, хитро переглянувшись с Юнием Галлионом, Макр взял и предложил Голубку Фурниллу.
«Это не та ли Фурнилла, которая уже дважды была замужем, и ни один из мужей не выдерживал ее более года?» — с любопытством спросил Голубок.
«Та самая», — ответил Макр и снова переглянулся с Галлионом.
«Надо навести справки», — ответил Голубок и лучезарно улыбнулся.
На следующий день, придя в аморию, Голубок объявил:
«Веселую рыбку ты мне предлагаешь. Она, как рассказывают, ненавидит мужчин и остра на язык».
«Ну так вместе повеселимся!» — почти хором воскликнули Помпей Макр и Юний Галлион.
«Вместе так вместе», — задумчиво произнес Голубок. Вызов был принят.
— Голубок, стало быть, — продолжал Вардий, — настоял на том, чтобы члены амории тоже участвовали в ловле. Юл Антоний и Помпоний Грецин сразу отказались. Фабий Максим обещал подумать. Остальные согласились. Но Голубок сам освободил Руфина и Флакка, сказав, что для успеха предприятия вполне достаточно Макра, Галлиона, Павла и меня. И первую встречу с Фурниллой назначил в доме у Помпея.
Макр устроил застолье и велел своей сестре, Помпее, пригласить Фурниллу. Та пришла в сопровождении двух старых рабынь и возлегла с краешку.
Это была еще совсем молодая женщина, на несколько лет моложе нас, лет двадцати или двадцати одного. Росточка была небольшого. Фигурка точеная. И крошечная головка, с чертами лица словно ограненными ювелиром: носик, подбородок, скулы, даже мочки ушей будто обточенные и заостренные. И черные, блестящие, немного выпуклые и влажные глазки, как у ласки… Ты когда-нибудь видел это маленькое и хищное животное? Греки их держат в амбарах для ловли мышей…
Возлегла, значит, с краешку, и своими блестящими глазками принялась нас пиявить, по очереди прилипая к каждому из нас, присасываясь и будто что-то из нас вытягивая. Ни слова не произнесла, пока пиявила сначала Галлиона, потом Эмилия Павла, потом Помпея Макра, который возлежал на среднем ложе, потом меня и, наконец, Голубка, который устроился с краю. Всем нам было крайне стеснительно и неудобно от ее взглядов. Беседа не клеилась. Говорила в основном Помпея своим чарующим голосом. И изредка вставляла отдельные реплики четырнадцатилетняя Помпония, младшая сестра Макра.
К закускам Фурнилла даже не притронулась. Но когда подали первую горячую перемену — кажется, дроздов, — ухватила одну жареную ножку, затем другую и принялась жадно поглощать. Вернее, она лишь подносила пищу ко рту и чуть-чуть приоткрывала свой остренький ротик, и вроде бы не кусала и не пережевывала, но мясо почти мгновенно исчезало с птичьих ножек.
И как только разделалась с дроздами, тут же начала нас клевать: сначала налетела на Галлиона, затем
Младшая Помпония, что называется, покатывалась со смеху, вскрикивая и чуть ли не плача. Старшая Помпея смеялась бархатным смехом. Некоторые из нас тоже пытались смеяться в ответ — Макр и я, — но смех наш был неестественным и натянутым. Галлион побледнел и покусывал губы. Павел покрылся румянцем и часто салфеткой отирал пот со лба, при этом всякий раз забывал, куда положил салфетку, и долго ее искал, прежде чем снова отереть пот, что приводило его в еще большее смущение и вызывало еще пущее оживление у Помпеи и Помпонии.
На беду свою, сначала Галлион, а потом Павел попытались парировать клевки Фурниллы и как-то ей возражать, тоже вроде бы шутливо. Но она ухватилась за эти реплики, мгновенно отыскала в них новые зернышки, зацепки, крючочки и принялась клевать еще яростнее и злее. Так что Юнию и Эмилию в итоге досталось намного больше, чем нам с Помпеем.
Не тронула она лишь одного Голубка. Хотя, я видел, во время закусок она к нему тоже присматривалась, но не пиявила и не приклеивалась. Рассчитывала, наверное, что когда она начнет клевать его друзей, Голубок как-то проявит себя и подаст реплику, и тут-то она его закидает своими стрелами-перьями. Но Голубок за всю трапезу ни разу рта не раскрыл; то есть рот открывал лишь для того, чтобы аккуратно поглощать еду и деликатно употреблять напитки. И не то чтобы не смотрел на Фурниллу, а смотрел на нее так, как смотрел на других своих сотрапезников: молча и безразлично.
Так что, когда подали десерт, Фурнилла не выдержала и, сверкнув глазами в сторону Помпеи, спросила:
«А этот, напротив меня, он что, филин? Только по ночам оживает?»
Помпея загадочно улыбнулась, Помпония сначала хихикнула, а затем покраснела. Голубок же, словно не на него намекали, осторожно отрывал от кисти одну за другой виноградины и бережно клал их в рот.
«Точно — филин. По ночам у него самая работа», — имел неосторожность откликнуться и сострить я. И тотчас за это поплатился. Фурнилла на меня накинулась. Вернее, не на меня конкретно, а на тех маленьких похотливых мужчин, которые мнят себя знатоками женской природы, а на самом деле настоящей женщины в глаза не видели. Но, говоря это, смотрела почему-то именно на меня.
…Голубок обрел дар речи, лишь когда пир окончился и мы вышли на улицу.
«Занятная птичка, — сказал он. — Рыбкой ее никак не назовешь. Больше всего она похожа на маленькую фурию».
«Не на фурию, а на гарпию, — возразил Юний Галлион. — Всю трапезу нам изгадила».
Эмилий Павел сердито объявил:
«С меня довольно! Больше я в этой ловле не участвую!»
Голубок укоризненно на него посмотрел и сказал:
«Нет, все будем участвовать. Иначе договор теряет силу».
Павел еще сильнее нахмурился, но промолчал.