Бедовый мальчишка
Шрифт:
Из глаз даже искры посыпались. Честное слово. Всех цветов радуги. Хорошо хоть вовремя нижнюю губу прикусил, а то на весь заводской двор заорал. И приятели, кажется, не заметили его промашки.
Вдруг за спиной кто-то ободряюще сказал:
— Тю-тю, а мастеровитые у нас парни растут!
Ромка сунул в карман руку с посиневшим пальцем и оглянулся.
Перед ребятами стоял высокий, статный обжигальщик Николай Николаевич — Аркашкин отец. Стоял и улыбался: хорошо, по-дружески. Будто это не он, искусный мастер, только что отошел от огнедышащих чадных печей, возле которых простоял семь часов.
Ромка набрался духу и посмотрел Николаю Николаевичу
«А он все, все видел, — ахнул про себя Ромка, — только виду не подал».
И боль в пальце заметно притихла, она словно застыдилась Аркашкиного отца. Тряхнув, головой, Ромка сказал:
— А знаете, у нас что-то здесь не получается… Видите, косяк вплотную не входит?
— Давай посмотрим… — Николай Николаевич шагнул вперед и взялся руками за косяк. Руки у него были прокопченные, все вымазанные в глине. После смены обжигальщик сразу направился сюда, он даже не успел умыться.
А немного погодя к душевой подвалила шумливая ватага парней и девчат.
— Товарищи мастера, вам поденщики нужны? — голосисто закричала Таня, глядя из-под руки на Николая Николаевича.
— Теперь нам веселее будет! — засмеялся Аркашкин отец и тоже прокричал: — Эй, ребятушки, беритесь-ка за это бревно — в самую пору на стропилину пойдет. А девицы… девицы пусть горбылек со склада таскают.
— Вы, девицы! — подхватил насмешник Ромка. — Слушать команду!
Таня показала Ромке язык, нагнулась и подняла из-под ног легкий упругий виток. Миг-другой с детским любопытством разглядывала она гладкую, полупрозрачную стружку с тонким еле заметным рисунком. И, улыбаясь, надела виток на запястье правой руки. И на глазах всех совершилось чудо: на молочно-смуглой Таниной руке засверкал «золотой» браслет, браслет небывалой красоты.
— Танюша, покажи, покажи! — закричали пораженные девчата.
А Таня, перехватив взгляд Николая Николаевича, тоже любовавшегося ее «браслетом», махнула рукой и понеслась во весь дух в сторону склада, будто счастливая школьница, получившая пятерку за трудный предмет.
— За мной, девочки! — кричала она. — Догоняйте!
Глава пятнадцатая
„Помогите! Помогите!“
— Тетя, вы слышали? Про наш завод? спросила Таня. И прежде чем поставить перед гостьей рюмку, посмотрела сквозь нее на свет. — Такое происшествие!.. Ни с того ни с сего днем вспыхнул пожар.
У Ромкиной матери скривились в усмешке полные крашеные губы.
— Глядя на тебя, можно подумать, это было даже забавно.
— Вы скажите, тетя!.. Мы так перепугались, так перепугались… В сушильном сарае загорелось. Смотрим, а из дверей дым густой повалил. И такая тут суматоха поднялась. Одни кричат; «Где огнетушители?» Другие: «Воды, воды надо!» И вдруг — откуда ни возьмись — обжигальщик Николай Николаевич. — Таня кивнула Ромке, сидевшему напротив матери. — Твоего товарища отец. Сорвал Николай Николаич с грузовика брезент… сорвал брезент и кинулся прямо…
— А мне? — спросил Ромка. Он все видел своими глазами: и как возник пожар, и как его тушили. Ромку сейчас интересовало одно: когда на столе появится угощение? — Мне и рюмку, и бутылку кваса, — добавил он, боясь, как бы Таня про него не забыла.
А Танюша не слушала Ромку. Глаза ее — большие, слегка подернутые влагой, красивые эти глаза были устремлены куда-то вдаль — поверх Ромкиной головы, в распахнутое
— Он брезентом накрылся. И — к воротам. А из ворот _ огненные языки. Никто и ахнуть не успел… Девчонка одна — из моей бригады — даже зеревела от страха.
Таня смолкла.
— И что же? Он сильно обгорел? — Ромкина мать уставилась в помучневшее лицо племянницы долгим, испытующим взглядом.
Та покачала головой.
— Нет… кажется, нет… Кажется, волосы немного опалил… и руку… и руку еще.
— А пожар? Быстро потушили?
— Пока все бегали, суетились, вызвали из города пожарную команду, Николай Николаич один справился… Такой… необыкновенный человек, скажу вам, тетя! Работа обжигальщика — тяжелая, грязная. А у Николая Николаича все как-то легко и споро получается. И всегда на языке шуточки да прибауточки… Одно плохо — выпивает. А если получка — ну, тогда и совсем… Трагедия у человека — любил жену, а она ушла от него к другому.
Вдруг Таня подняла руку и медленно провела тыльной стороной по лбу. И принужденно засмеялась.
— Что это я? Угощать гостей надо, а я…
И с размаху поставила на самую середину стола бутылку портвейна.
Когда Таня кончила суетиться и присела к столу, мать Ромки сказала, приподнимая рюмку:
— За тебя, Танечка! Будь здорова и счастлива!
Ромка тоже чокнулся с Таней и залпом выпил свой квас.
— А я, тетя, счастлива. — Таня пригубила рюмку и тотчас поставила ее на стол. — Я так счастлива!
— Ой ли, с чего бы это? — поразилась гостья, бросая на племянницу взгляд, полный ожидания и нетерпения. На секунду она даже забыла о большом куске ветчины, густо намазанном горчицей. — Тебе, Танечка, уже двадцать три стукнуло. Многие твои товарки институты закончили, а ты вот…
— Ну и пусть! — Таня упрямо тряхнула головой. — Пусть! Не завидую! Можно ли завидовать… ну, скажем, Яше Иванову? Интересный такой, добродушный парнишка учился со мной. Помню, спрашивают его ребята… это перед выпускными экзаменами: «Куда, Яшка, лыжи навострил?» А Яша улыбается смущенно, руками разводит: «Это уж как родители решат. Папан у меня прокурор, так он в юристы меня метит, а маман врач, она — в эскулапы». Ребята смеются: «А сам-то ты… разве права голоса не имеешь? Куда тебя влечет неведомая сила?» Яшка опять разводит руками: «А мне все равно… я и сам не знаю». И что вы думаете? Верх взяла «маман». И пошел телок наш Яшка в медицинский. Никакого желания не имел, а пошел. Так родительница захотела!.. Мы с Яковом изредка переписывались. Учился он в Первом московском. Последнее письмо прислал по окончании института. Влиятельные родичи на теплое местечко пристроили свое чадо. Пристроили в Москве в какую-то поликлинику творческих работников. Яков писал: «Одним плохим врачом, Танюша, стало больше. Но что поделаешь? Надо же, понимаешь, жить?» Я не ответила. Можно ли отвечать на такое письмо? — Таня подняла голову от своей пустой, чистой тарелки и снова глянула в окно. — Кому нужны плохие врачи или плохие инженеры? Тогда — после десятилетки — я тоже, как и Яшка, не знала… не знала, кем мне быть. Тогда мне хотелось только одно — работать, работать и работать. Где угодно, кем угодно. И еще — приобрести самостоятельность. Чтобы не корили: «Ей что, у нее папаша…» А теперь я твердо встала на ноги. Прекрасно обхожусь и без родительской опеки. На заводе меня уважают. А вот осенью… осенью поступлю в строительный вечерний техникум. Строить красивые клубы, театры, удобные светлые жилые дома — это теперь моя мечта!