Бег крысы через лабиринт
Шрифт:
Снаружи фургон напоминал телевизионный конфессионал: невзрачный микроавтобус без окон, но зато с целым лесом антенн на крыше. Тонкие и гибкие прутья антенн сгибались под порывами ветра, вода в перевернутых спутниковых тарелках плескалась и кипела под струями ливня.
Фургон стоял посреди глубокой, по щиколотку, лужи, и когда Касиан к нему приблизился — осторожно, втянув голову в плечи и озираясь по сторонам — в туфлях у него хлюпало.
— Открывай! — крикнул Касиан и заколотил в дверцу фургона ногой.
В фургоне кто-то завозился. Касиан стряхнул с плеч тяжелое, насквозь промокшее пальто, набросил его на
Дверца фургона, скрипнув, приоткрылась, и на Касиана пахнуло теплом и ароматом кофе.
— Кто? — осведомился тщедушный очкарик, близоруко вытаращившись на Касиана.
— Свои, — пробурчал Касиан, вталкивая очкарика внутрь, сшибая его с ног и наваливаясь на него всем весом. Очкарик задавленно пискнул, а Касиан просунул коротенькое, не длиннее большого пальца, лезвие скальпеля под запотевшее стеклышко очков.
— Дернешься — выколю глаз, — пообещал он.
Очкарик всхлипнул от ужаса. В мерцании десятка мониторов его лицо было сиреневого цвета.
— Ты кто? — спросил Касиан.
— Д-доез-зжачий, — выдавил очкарик.
Этого термина Касиан не знал.
— Что ты делаешь? — спросил он.
— Ко-ко-координирую с-собак…
Касиан улыбнулся.
— Ну надо же! Как все удачно получилось, — сказал он и приподнял очкарика за грудки. — А сейчас, — сказал Касиан и осмотрелся по сторонам, — мы с тобой начнем координировать собак вместе.
Рядом с Тави сидел низенький, плотный человечек в красной феске и с лицом, похожим на смазанную жиром лепешку. Человечек обильно потел: черные курчавые волосы сально блестели, а грязный, темно-серый воротник рубашки плотно врезался в толстую дряблую шею. Пальцы, унизанные десятком дорогих, но безвкусных перстней-печаток, нервно теребили четки из слоновой кости.
По возвращении Касиана человечек привстал и мелко-мелко закивал.
— Здравствуйте, Касиан-эфенди, — сказал он.
— Вы кто? — спросил Касиан настороженно.
— Ай-яй-яй! — расстроился человечек. — Касиан-эфенди меня не помнит. Я факих… — человечек замялся, подыскивая слово, — личный легист Его Высочества эмира Касбаха, на чьей земле вы имеете привилегию находиться. Мы с вами встречались, помните? На открытии паноптикума инженера Моро. Я сопровождал Его Высочество…
— Я помню, — соврал Касиан.
Человечек расплылся в улыбке — и тут же сник.
— Очень жаль, Касиан-эфенди, что Аллаху было угодно вновь свести нас при таких неудачных обстоятельствах, — скорбно сказал он. — Отношения мусульманской контрады с консулатом сейчас очень, очень сложные. Может быть, нашим альгвасилам и удалось бы не пустить в Касбах «Псовую охоту Йенсена»… Но ведь у Йенсена прямой конкордат с кардиналом вуайер-телевидения, а эти презренные шакалы уже служили мессы об охотах Йенсена и в Чайнатауне, и в Русском квартале, и даже в Маленьком Сиэтле. Его Высочеству эмиру очень не хотелось бы, чтобы Касбах пополнил этот скорбный список контрад, чья суверенность была так грубо попрана. Очень-очень не хотелось бы. Тем более, — добавил факих, и его маслянистое бормотание на миг превратилось в отрывистый лай, — из-за такой малозначительной причины, как вы и ваша спутница.
Касиан промолчал.
— Вы лабиринтный человек, Касиан-эфенди, — снова залебезил факих. — Но в лабиринте Касбаха у вас есть всего два выхода: наружу или в зиндан. Не ищите здесь истину. Тем более, — скабрезно захихикал он, кивнув на Тави, — что свою Ариадну вы уже нашли.
— На все воля Аллаха, — сказал Касиан угрюмо.
— Иншалла! —
4
Акведуком местные жители называли древний евросоюзовский монорельс, возлежащий на железобетонных опорах высотой с трехэтажный дом и пересекавший автобан под косым углом. И действительно, было что-то величественно-римское в арочных проемах между опорами и легкой, изящной стремительности самого магнитного полотна, по которому когда-то проносились сверхзвуковые поезда от Лондона до Шанхая.
Потом, в одну из страшных Чернобыльских ночей, когда Иллюминаты Митника проникли в диспетчерскую сеть Евротранса и в буквальном смысле свели лбами два пассажирских экспресса, а варвары-антиглобалисты внесли посильную лепту в возникший хаос, обрушив четыре пролета автобана, эстакада монорельса навсегда превратилась в величественный монумент человеческой глупости, подобно древнему акведуку возвышаясь над грудой обломков павшей империи.
Палаточный городок, стихийно возникший в полосе отчуждения монорельса, со временем превратился в бенефиций Ордена Красного Креста, а потом — в цензиву Армии Спасения, постепенно мутировав из лепрозория для пострадавших в скваттерское поселение бездомных. А когда грянул Газават, и в Европу хлынул поток беженцев, Орден Голубых Касок организовал здесь лагерь для перемещенных лиц — один из многих сотен таких лагерей.
Выходцы из Черногории, Сербии, Боснии, Словении, Македонии, Болгарии, Валахии, Трансильвании, Румынии, Молдавии, Буковины, Галичины и прочих мелких княжеств, раскинувшихся от Балкан до Карпат, искали здесь убежища от кровавых междоусобиц и Халифата, пережидая Газават и Реконкисту, нашествие Аттилы и Миротворческие походы. Они оседали, будто накипь, на границах Священной Шенгенской империи, образуя особую культуру людей без родины и без паспортов, людей, выросших и проживших жизнь в таборах, подобных этому, людей, угодивших между шестернями истории и каким-то чудом уцелевших; людей, ненужных никому.
Именно поэтому Касиан и свернул с автобана, как только увидел россыпь огней под арками акведука.
Осклизлое рыло бронетранспортера вынырнуло из пелены дождя и с грохотом промчалось мимо, обдав «Хаммер» сизым выхлопом дизеля. Следом за БТРом ехал двухэтажный «Неоплан» с паломниками, похожий на освещенный изнутри аквариум. Паломники — по большей части японцы — прилепились к окнам, фиксируя окружающих мир десятками крошечных видеокамер. А сразу за «Неопланом» тянулась нескончаемая колонна балканских беженцев: оборванные, в лохмотьях, с тележками, на которые был навьючены остатки немудреного скарба, с лицами, полными тупого равнодушия к происходящему, беженцы плелись по левой полосе автобана, сдерживаемые вооруженным оцеплением. Рядом с колонной ехал коннетабль в джипе и порявкивал в мегафон на каждую встречную машину. Касиану пришлось сбросить скорость и перестроиться в правый ряд — благо, машин на мокром автобане почти не было.
— Куда мы едем? — спросила Тави.
— На север, — сказал Касиан.
Исхлестанная косыми струями ливня дорога послушно ложилась под колеса «Хаммера». Мокрые беженцы, выхваченные из темноты фарами «Хаммера», подслеповато и со страхом таращились на Касиана, словно тот был алькальдом концентрационного лагеря Халифата. Матери подхватывали детей на руки.
Касиан ждал, когда Тави спросит — почему на север, но она сказала:
— Знаешь, там, в переулке… я подумала, что ты меня бросил.