Бег времени. Тысяча семьсот
Шрифт:
ЭПИЛОГ
Открыты мне Небесные врата,
Из перьев птиц я надеваю платье;
Взнуздав дракона, мчусь я неспроста
Туда, где ждут меня мои собратья.
Лечу вперед, к восточной стороне,
К стране бессмертных у границ Пэнлая
Ты снадобье прими, сказали мне,
И будешь вечно жить, не умирая.
«Не убий» да не грешен будешь – когда-то говорили мне люди, и я слушала их точно завороженная монотонностью их речи, упиваясь и упиваясь слабостью в ногах и не способностью высказаться, рассказать о том, что Господь ничего мне не дал, кроме боли. Что от врага я получила гораздо больше, нежели, чем от того, кому
«Не лги» да не грешен будешь, продолжали убеждать меня они, точно слова для них имели силу большую, чем поступки. Будь я в сотню раз человеком лучшим в делах, нежели в словах – все, что я могла, это стоять и убеждать и убеждать их, пока не осознавала, что лучший способ стать для них правильной – это ложь. Хаотичный набор букв, что позволял мне вливаться в ряды людей с поразительной легкостью, кою я бы не почувствовала, сказав всю дотошную до боли правду.
Люди многое говорили, убеждали и разубеждали, спорили и перебивали друг друга, кричали и шептали, пока я не осознала простую суть – я была не обязана слушать их. И пока я мечтала лишь о том, чтобы они замолчали, перестав давить мне на грудь тяжестью фраз, все, что мне нужно было сделать – это просто перестать воспринимать их слова как должное.
В этот день мой кокон стал мне домом не по принуждению, а по собственному выбору. Годы менялись, а я продолжала смотреть на все сверху вниз, точно посторонний наблюдатель – мнила себя лживым Богом, который действовал исподтишка, то позволяя подняться на вершину жизни, то сталкивая в обрыв безнадеги. Потому что считала, что люди этого заслуживали, и я, я – жест правосудия Фемиды, позволяла чашам весов наклоняться то в одну сторону, то в другую.
Но все изменилось. В день, когда маленький зеленоглазый мальчик поднял на меня взгляд, напомнив мне ту, кем я когда-то была. Парк вдруг стал слишком маленьким, чтобы я могла вдохнуть полной грудью, от того стояла как вкопанная – осенние листья падали мне на плечи и ветер срывал их и нес дальше, выше к серому небу, грозящему разразиться ливнем. Мир остановился лишь на мгновение. Но это мгновение стало тем самым зарядом, который вытаскивал людей из того света. И я вдруг осознала, что я – пациент, и что беспорядочная тряска – это кочки на моем бесконечном пути в больницу в машине скорой помощи. И вот доктор кричал мне в ухо, вновь и вновь заряжая дефибриллятор.
И я снова стояла в парке, ожидая, когда же осенний ветер донесет до меня листья. И в шелесте их танца я чувствовала себя абсолютно свободной. Закрывая глаза, я наконец-то освобождалась от тьмы - передо мной вновь и вновь проносилась вся моя жизнь.
Я помнила многое.
То, как я проснулась в больнице, потому что моему телу потребовалось около дня, чтобы восстановиться полностью, и обнаружила рядом спящего Гидеона, что держал меня за руку и спал, уткнувшись носом в мою ладонь. То, как мама пришла забирать меня, точно маленькую девочку, ведя за руку куда-то в сторону такси, теряясь в переходах и дверях, потому что на радостях не могла остановиться говорить. И даже то, как она узнала от нас с Гидеоном самую верную историю всей моей жизни – приукрашенную в банальностях и вычеркивая эпитеты в особо опасных днях. Никто бы не смог сказать, что она была счастлива. Никто и не был бы на ее месте. Но Грейс держалась молодцом, позволяя на секунды забывать о том, что моя жизнь – это подарок Мефистофеля и игра в салочки с дьяволом лишь начиналась для каждого из тех, кто смел, приходить в эту бессмертную жизнь.
Все это скрашивалось, потому что с каждым днем осознания собственной
Вот Лесли и Рафэль закончили школу, чтобы поступить в самый лучший по их мнению колледж, а еще спустя год тайно пожениться в ближайшей церкви, в рваных джинсах да футболках, точно какие-то сбежавшие из дому подростки. Безумно влюбленные, они готовы были следовать друг за другом даже на край света.
Вот Шарлотта, всегда холодная и каменная, нашла в себе удивительную способность сосредоточить все свои таланты в учительстве, чтобы через несколько лет уехать в Швейцарию и стать самым молодым преподавателем в закрытой школе для девочек, а после растопить свое сердце для простого человеческого счастья.
Вот и Джулия, одна из последних прямых наследников Бенфордов, совершенно не удивительно не стала отличным врачом, как когда-то хотел ее отец, а бросив свою работу в частной клинике, собрала вещи и отправилась в кругосветное путешествие, наконец-то освобожденная от скептицизма человечества и открыв свое сознание для поиска очередного чуда.
Темпл и Флорентийский Альянс так и не пожелали становиться одним целым, точно дети оставаясь в собственных песочницах и лишь изредка делясь песком, будто делая друг другу одолжение. Фальк не доверял мне, как и раньше, от того думал, что действуя за моей спиной он мог оставаться невидимкой, так и не осознав, что здание давно принадлежало моей компании.
Дженкинс уволилась, чтобы наконец-то исполнить свою мечту и стать актрисой, что ей, несомненно, удалось в маленьком театре, ставившем небольшие сатирические пьесы, но оставаясь востребованным у народа. А доктор Уайт понял, что слишком привязался к своему темпеловскому креслу, чтобы на старости лет покидать его и тем более передавать молодому и неопытному адепту, который наверняка бы сломал его в первый же день.
Многие из нас разбежались кто куда, чтобы оставаться на связи и выполнять свою работу, но направленную уже не на уничтожение, а на созидание чего-то нового и более человечного. Все найденные в тайнике Сен-Жермена сокровища – рукописи и камни, карты и фотографии, бестиарии и заклинания, стали спасением для каждой потерянной души в этом мире.
Что до нас, то мы, несомненно, были вместе. Я и Гидеон. Неразлучные, как Солнце и Луна, дополняя друг друга на небосклоне жизней и поочередно играя роль Лунного Зайца, что вновь и вновь бросался на помощь, когда она требовалась.
Гидеон, мой свет во тьме, разгонял демонов и закрывал дверь перед Дьяволом во мне, чтобы становиться больше, чем любовью всей моей жизни. Становиться мною же – точно врастая в кожу и смешиваясь с кровью, не позволяя жить, пока он был на расстоянии.
Планета обещала показать нам все свои потайные углы, все секреты и тайны, что терялись с историей, но каким-то чудом продолжали храниться в моей голове. И по местам чудес мы находили все больше сил. Сил, чтобы продолжать идти по нашему с ним пути рука об руку, произнеся клятвы перед Богом. Познавая любовь в самых ранних часах на вершинах гор или у подножия водопадов. Познавая друг друга так, как никогда бы не смогли, не будь препятствия столько жестокими, научив нас тому, что мы не могли получить звезды с неба, не полетев в космос.
Мы называли это жизнь. И хотя она не была такой, как нам бы хотелось, мы были счастливы при любом раскладе карт. Потому что мы были вместе. Сквозь время и препятствия. Сквозь осуждение и многочисленные споры. Мы были рождены друг для друга, потому что судьба любит бушующие волны тех, кто идет рука об руку.
И мы были таковыми.
Гвендолин и Гидеон.
Бессмертная и ангел-хранитель.
Когда-нибудь про нас напишут историю.
Надеюсь, что она будет совершенно другой.