Бега (пер. Л.Стоцкая)

Chmielewska Irena-Barbara-Ioanna

Метя подло хихикал в сторонке. Многие годы повторялась та же история. Мария страдала от него, как от бича Божьего. Таинственным образом Метя подбирался к ее программке на следующий день бегов и паскудил там как хотел, вставляя свои пометки. Ничего худшего нельзя придумать, нет на свете игрока, который не поддался бы такому внушению, я вообще не могу сосчитать ее триплеты, проигранные из-за вставок Мети. Я просила, умоляла и скандалила, чтобы она свои программки прятала от Мети, но безрезультатно.

– Посмотри! – говорила она теперь в ужасе. – Слово даю, вынула

программку дома из сумки нетронутой, сама смотрела – и на тебе! В каждом заезде какая-нибудь чушь, я бы этого и в рот не взяла! Этот паршивец Геркулес, а тут, видишь… Если я сама еще не знаю, что выбрать, у меня три лошади, а возле его чертовой Сенсации крестик стоит, так я же выброшу своих коней, а впишу его Сенсацию! Ну, Геркулеса я и так вижу, его я и по ошибке не впишу, но Метю я когда-нибудь убью! Ведь караулю же программку!

Метя все радостнее хихикал. Мария взбесилась.

– Чертовка и Трезор! Как он этот заезд себе видит?! Я вообще не знала, что в шестом заезде я поставила на Клубничку, клубничка в саду растет, а не по турфу бегает!

– Давай, Клубничка! – взвизгнул Метя.

Юрек в своем кресле повернулся к нам, посмотрел и молча покрутил у виска пальцем. Мария резко схватила стакан с пивом, вылив часть на свои купоны триплета и на мою сумку. Мете она погрозила кулаком. Рупор назвал выигрыш последовательности в третьем заезде. Все выплаты безнадежно запаздывали. Я поднялась с кресла, чтобы поставить на четвертый заезд, и увидела Монику Гонсовскую. Она пришла только что, бледная и очень расстроенная.

– Завейчика убили, – сказала она без предисловий, швырнув сумку на кресло у меня за спиной. – Вы об этом уже знаете?

Я кивнула головой, не зная, надо выражать ей свои соболезнования или нет.

– Его вроде ограбили. То есть не вроде, а точно ограбили, я же знаю, что он приехал сюда с деньгами, да к тому же выиграл, а мне сказали, что при себе у него не было ничего. Моя тетка вчера каталась в страшной истерике. Сегодня я выколачивала из нее список всех ее с Завейчиком общих знакомых, потому и опоздала. Я приехала, поскольку ничего из этого не понимаю, может, вы что-нибудь знаете?

Она вопросительно смотрела на меня. Я заколебалась. Тут я вспомнила, что на мне лежит обязанность караулить Метю. Завейчик умер, тем более Мете угрожает опасность, по крайней мере до завтра. Я посмотрела на него, он сидел возле Марии, по уши окунувшись в разбор триплетов, за которые вернули ставки. Можно было надеяться, что он не тронется с места. На одном из кресел сзади сидел какой-то чужой мужик и таращился в окно. Морда у него была тупая, по-моему, он был весьма подозрителен. Я как следует запомнила его морду на всякий случай, чтобы при необходимости его описать.

– Стереги Метю, – сказала я Марии и повернулась к Монике. – Я ничего не знаю. Я надеялась, что узнаю что-нибудь от вас. Я знаю, что он уехал отсюда после шестого заезда и взял какого-то пассажира возле круглой будки. Это какой-то знакомый?

– Наверняка знакомый, чужого он не посадил бы. Может, Карчак?

– Какой еще Карчак?

Мы обе стали спускаться по ступенькам.

–

Один знакомый. Я знаю, что он ходил на бега и был в ту субботу, он вообще приехал с нами, потому что у него машина в мастерской. Это такой у Завейчика помощник, я случайно с ним познакомилась, он вроде курьера и один раз что-то приносил тетке. Карчак, тетка так говорила, что придет Карчак и принесет, не помню, что это было. Он на пенсии, не работает, у него что-то такое с позвоночником. Но я не знаю, Карчака он к себе подсаживал или нет…

– А вы про него рассказали полиции?

– Конечно. Я вообще отдала им тот список знакомых. Моя тетка, конечно, не всех знает, это ясно, но я изумилась, скольких она знала. У меня такое впечатление, что у Завейчика от нее не было тайн. В последний момент она мне еще кое-что сказала. Ох, какая отличная лошадь. Это фаворит?

Полонез, фаворит в четвертом заезде, спокойно расхаживал по паддоку и выглядел прекрасно. На него ставили больше всего, но почти столько же – на Химену и Виолу. Химену и Виолу Моника тоже одобрила, отвлеклась на время от Завейчика и собралась поставить три-четыре и три-шесть, Полонеза с обеими кобылами. Насчет третьей стороны треугольника она не дала себя убедить, четыре-шесть поставила я для себя на всякий случай, снова забыв, что собиралась сменить кассу и ставить подороже.

– А что же ваша тетка сказала в последний момент? – спросила я Монику, уже вернувшись наверх.

– Не знаю. Нечто странное. Завейчик вроде как надеялся или намеревался… словом, у него было такое ощущение, что он страшно разбогатеет. Это было две недели назад, что-то такое с ним случилось, или он о чем-то узнал, и таким путем должен был получить огромные деньги. И была там какая-то связь с бегами. Она мне сегодня про это сказала, именно потому, что я сама стала ходить на бега.

– А истерика у нее уже прошла? – спросила я осторожно.

– В принципе да, только она еще плачет, но слезы – это хорошо, они снимают стресс.

– Она разговаривать может?

– Что да, то да. А уж о Завейчике она очень охотно разговаривает, потому что вся им переполнена.

– Она должна очень точно повторить, что он ей говорил. Я лично подозреваю, что, независимо от возможности ограбления, это убийство имеет прямую связь с бегами. Они же не скрывали от вас, что Завейчика убили?

– Разумеется, нет, я про это знаю…

Я вдруг резко обернулась. Мария сидела одна, пропал и подозрительный тип с последнего кресла.

– Где Метя?! – рявкнула я со страху.

– Не знаю, – ответила Мария, все еще занятая своими ставками. – Куда-то делся.

Я вскочила.

– Куда он пошел?! Ты что, с ума сошла, я же тебе говорила, чтобы ты за ним следила! Завейчика уже убили, теперь убьют и Метю!…

– Какого Завейчика?

– Да все равно какого! Оставь, ради Бога, свои бумаги, давай искать Метю!

Мария тоже вскочила. Мы отпихнули пана Эдю, который возвращался на свое место, чуть не повалили Вальдемара, а на лестнице нас охватило неземное чувство облегчения: Метя как раз поднимался наверх.