Бега (пер. Л.Стоцкая)
Шрифт:
Но я теперь думала о вещах более важных, чем блокнот Завейчика.
– Вы видели паддок?
– Да, лошади как раз выходили. Говорить не о чем, тройка, четверка и семерка, остальных можно не считать…
Я сунула десять тысяч пани Аде и отправила ее ставить последовательности вместо меня. Потом повернулась к Монике.
– Вы что-то начали говорить про блокнот Завейчика? Или мне показалось?
– Ну да, моя тетка нашла возле телефона. Когда он у нее в последний раз был, наверное, по ошибке оставил. Она не знает, признаваться ей или нет, потому что хочет оставить себе на память.
– О Господи!… Когда она его нашла?
– Вчера!
– Пусть признается. Сделают фотокопии и отдадут ей. Уговорите ее,
– Там не только адреса и телефоны, – произнесла вдруг Моника Гонсовская. – Там у него разные всякие записи: стенографические, зашифрованные…
Я сосредоточилась, чтобы вникнуть в ее слова. Параллельно я обдумывала последний триплет, и у меня были большие шансы…
– А вы сами видели это блокнот?
– Я нет. Только тетка. Я лишь взглянула, когда она мне показала, что нашла. Если бы я не видела, она бы никому не сказала. Она страшно любила Завейчика. Но сказала, что, может, пожертвует блокнотом, чтобы нашли убийцу.
– Весьма разумная мысль, – похвалила я. – Обязуюсь лично попросить, чтобы ей вернули блокнот, но пусть она позвонит по этому вопросу еще сегодня. Чем скорее, тем лучше.
– Ладно, я ее уговорю…
Присутствие на финише Куявского, ясное дело, снизило сумму выигрыша, и Мария с Метей получили только миллион восемьсот.
Обещание насчет блокнота Завейчика я приняла близко к сердцу и пыталась выполнить его как могла, но до воскресенья мне это не удавалось. Люди, с которыми я могла на эти темы говорить, пропали из поля зрения, поздней ночью я отказалась от попыток разыскать Юзека Вольского, Янушу оставила записку с требованием явиться срочно, но не так чтобы очень, и пошла спать, чувствуя, что будет следственная сенсация.
Йольке Шпулец приставили к горлу бритву. Похоже, что это излюбленный аргумент всех мафий, и тут нечему удивляться. Иметь бритву законом не запрещено, а оружие это, такое простое в обслуживании, самим своим сверканием наводит на несчастную жертву ужас и кровь в жилах замораживает.
Из деревни от матери, которая воспитывала ее ребенка от первого брака, Йолька вернулась, уже зная о смерти Дерчика, потому что время от времени смотрела телевизор и даже читала газеты. Она вошла в собственную квартиру, за ней ворвалась черная фигура, которая караулила ее на лестнице. Фигура не тратила времени на предисловия, повергла Йольку на пол одним ударом в солнечное сплетение, потом привязала к креслу и сразу же приставила к горлу бритву.
– Куда он спрятал пленку? – спросил злобно бандит.
Йолька бандита узнала, поэтому испугалась только немножко.
– Какую пленку? – спросила она с некоторым трудом.
– Не финти, корова. Ты сама знаешь. Куда?
Йолька сделала одно-единственное доступное ей движение, то есть пожала плечами. Бандит посильнее прижал бритву и пообещал многочисленные телесные повреждения, вплоть до ведущих к летальному исходу. А пряником должны были послужить пять миллионов злотых. Йольку ни миллионы, ни обещание оставить в покое не соблазнили, она расплакалась и сказала, что не знает, о чем идет речь, на что бандит ответил, что она, значит, уже не нужна и можно ее спокойно убирать. Продолжения сотрудник Юзека Вольского ждать не стал, потому что понимал, что у нервного бандита может дрогнуть рука. Насколько тот владеет собой, он не знал, а рисковать не хотел.
Отвязанная от кресла Йолька проявила удивительный здравый смысл и сразу пошла на сговор. Ее страшно обрадовал вид бандита, которого уводила полиция, и она осуществила предложенный ей план действий: на пораненную шею наклеила пластырь и в субботу утром отправилась на бега.
В этом не было ничего странного, ведь только там она могла получить самую точную и свежую информацию, а ее интерес к происходящему был вполне естественным. Пропуск у нее был, Дерчик это ей
Бялас не видел причин, по которым он должен был скрывать содержание своей краткой беседы с Йолькой. О девушке его спросил один такой олух, который очень старался завоевать расположение жокеев, потому что пытался получать от них сведения о том, кто выиграет. Бялас врал этому типу как по нотам, но про тот разговор вполне мог рассказать, потому что никакого криминала в том не было. Олуху девушка Дерчика, дескать, бешено понравилась. А чего удивительного, она же красивая, эффектная такая, среднего роста, черненькая, есть за что подержаться, и бабки у нее как у породистой кобылки, а после кончины Дерчика за ней вполне можно и поухаживать.
– А она спрашивала, известно уже что-нибудь или пока еще нет, – сообщил Бялас. – И все. Спрашивала, вынюхивали про нее саму менты или нет. Кто следствие ведет и так далее. Вызывают ли на допросы и что я об этом думаю. А я ничего не думаю. И привет. С Вандзей она дольше трепалась, а вообще-то греби отсюда и сам ее спрашивай.
Олух входил в число самых талантливых и исключительно ценных сотрудников старшего комиссара Ярковского и должен был придумать достаточно естественную причину для того, чтобы интересоваться Йолькой. Чисто мужской интерес показался ему наиболее естественным. Он поймал любительницу Котяковскую и от нее услышал, что они с Йолькой обсуждали главным образом достоинства и недостатки Дерчика, царствие ему небесное, как мужчины и спутника жизни. Она считает, что девушка Дерчика довольно легко и без особого труда утешится. Может быть, она сюда именно с этой целью и пришла, хотя о лошадях не имеет ни малейшего понятия. Но ставить она умеет.
Получив эти сведения, сотрудник полиции уже мог себе позволить следить за Йолькой. Пылая страстью, не совсем притворной, он увивался вокруг невесты Дерчика. Глаз с нее не спускал и даже смог с ней заговорить. Она не была чересчур обрадована, отнеслась к нему совсем равнодушно, постаралась уйти из поля его зрения и в конце концов устроилась в жокейских смотровых рядах, на самом верху, в углу на скамейке. Там, над своей разодранной программкой, она впала в глубокую задумчивость.
Именно в тот момент, когда в третьем заезде Флинта подходила к финишу, Йолька Шпулец очнулась от задумчивости и сунула руку под лавку, на которой сидела. Она что-то нащупала там, выпрямилась, открыла сумку и вытащила из нее сигареты. Закурив, подождала пару секунд до конца заезда, после чего поднялась с места и вместе со всеми стала пробираться к выходу.
Теперь уж сотрудник Ярковского обязан был не выпускать ее из виду и мгновенно превратился в исключительно назойливого ухажера. Однако он не успел добраться до дамы сердца, потому что у выхода к ней немедленно прицепился конюший Репы. Они вместе прошли на верхнюю террасу, и обожатель из их разговора ни слова не услышал. Однако что-то можно было понять по жестикуляции. Конюший Репы о чем-то спрашивал, настаивал и просил. Йолька пожимала плечами, мотала головой, а один раз даже покрутила пальцем у виска. Она, очевидно, начинала понемногу терять терпение. Сотрудник полиции уже собрался напустить кого-нибудь на конюшего Репы, чтобы освободить девушку, но тут это случилось само собой. К конюшему бросились два типа, Йолька воспользовалась случаем и быстро пошла к лестнице. Обожатель успел ее перехватить, и с бегов они уехали вместе.