Бегемот (сборник)
Шрифт:
И на всякий случай поставили на той стороне коня, куда я должен был прилететь, двух страхующих – суровых ребят, старых капитанов, с челюстями бейсболистов, чтоб я в зеркало не улетел.
Настроение у меня отличное, опять разбегаюсь – получилось еще сильнее, чем в прошлый раз, оттолкнулся, лечу и все время думаю, чтоб двумя ручонками об кончик коня шлепнуть и раскрыться, долетаю, об кончик – шлеп! – двумя ручками и, прогнувшись, приземлился, раскрылся и… сгреб обоих бейсболистов.
Я остался на месте,
Звук от этого дела был такой, как будто хрящ разгрызли. И осели они, оставляя на зеркале мутные потоки мозговой жидкости.
– А я еще на брусьях могу, – сказал я в наступившей тишине, чтоб хоть как-то скрасить изображение обстановки.
– Не надо, – сказали мне, когда очнулись, – и без тебя будет кому брусья развалить, – и сняли меня с соревнования, до стрельбы из пистолета меня не допустили.
Наверное, боялись, что я им чемпионов перестреляю.
История вторая
– А вам приказываю встать на лыжи!
Это мой старпом, спешите видеть. Мысль о том, что я с юга, что там снега не бывает и что я не умею стоять на лыжах, показалась ему идиотской. То, что я спортсмен, старпома непрестанно раздражало, и тут вдруг не умею ходить на лыжах, когда приказывают ходить – саботаж!
Бежать нужно было всем экипажем. Десять километров. Сдача зимних норм ВСК. Весь экипаж собрался у Дофа, разобрал эти лыжные дрова – широчайшие лыжи «турист», – и вот тут выяснилось, что я вообще не могу стоять на лыжах.
– А что на них «уметь стоять»? Да я вам глаз высосу! Встать на лыжи, я кому сказал?! Да я тебя с дерьмом сожру!
Насчет дерьма вы можете быть абсолютно спокойны – наш старпом сожрет и не такое, а уж если отдаст приказание, то будет жать, пока лоб не треснет, в смысле, мой, конечно, а не его, у него там монолит.
– Повторите приказание!
– Есть встать на лыжи! А можно я с ними на плече пробегу, товарищ капитан второго ранга? Ну, ей-богу, не могу!
– Нет, вы послушайте его! Лейтенант разговаривает! Говорящий лейтенант! Он хочет, чтоб я рехнулся! Вы что, перегрелись? А? Пещеры принцессы Савской! Что вы мне тут вешаете яйца на забор?! Я приказал встать на лыжи!
– Есть!
– Вот так! Ты меня выведешь из себя! Я тебе… Одевай лыжи немедленно!
– Есть!
– И репетуйте, товарищ лейтенант, репетуйте команды, приучайтесь! Получили приказание – репетуйте: «Есть! Встать! На лыжи!» Встал – соответственно доложил: «Встал на лыжи!» Взял в руки палки – доложил: «Взял палки!» Воткнул их в землю – доложил! Привыкайте, товарищ лейтенант! Вы на флоте! На флоте!!! А не у мамы за пазухой, вправо от вкусной сиси!
И начал я вспоминать, как там в телевизоре у лыжников на лыжах получалось плавно.
В общем, я встал, взял, воткнул, отрепетовал, оттолкнулся, доложил
Ну, шпагат-то я делать тогда умел, я себе ничего там не порвал, только штаны, меня собрали, поставили и под локотки, по приказанию старпома, понесли на старт.
Несут, хохочут, потом отпустили меня, а там горка, и я с горки покатился, а навстречу – самосвал с воином-строителем из Казахстана.
Воин-строитель, он умеет ехать только прямо, свернуть он не может, его посадили за руль, где-чего-надо нажали, включили, и он поехал.
Это я знал.
Чувствую, что мы с ним непременно встретимся.
Пришлось мне падать вбок.
Подняли меня, донесли наконец до старта и поставили там.
– Ладно, Ромен Роллан, – говорит старпом, – слазь, верю.
– Не могу, – говорю, – у меня, товарищ капитан второго ранга, уже возникло чувство дистанции. Лыжи отберете – так побегу. Не могу я теперь – дрожу от нетерпенья!
– Черт с тобой! – говорит старпом. – Держись лыжни. Что такое лыжня – понимаешь? Это колея, ясно?
Я кивнул.
– Там еще флажки будут. Давай!
На десять километров отводится час, я гулял три.
Перед каждой горкой я снимал лыжи и шел в нее пешком.
Все давно уже убежали вперед, а я держался колеи, и вдруг она разошлась веером, а спросить не у кого.
Я выбрал самую жирную колею и пошел по ней.
Колея вела, вела и довела до обрыва.
Метров восемьдесят.
Внизу – залив.
А за мной увязался такой же, как и я, южанин, но какой-то безропотный: ему сказали иди – он молча встал на лыжи и пошел.
– Что делать будем? – спросил безропотный затравленно.
– Как что, прыгать будем! – и не успел я так пошутить, как он горестно вздохнул и прыгнул.
Я охнул, и мои лыжи вместе со мной сами поехали за ним в пропасть.
Как мы до земли долетели, я не знаю.
Я глаза закрыл, где-то там спружинил…
Я потом водил всех к этому обрыву и показывал, у всех слюна пересыхала.
Выбирались мы долго, тут еще пурга разыгралась. Старпом никого не распускал, пока мы не найдемся. Он посылал группы поиска и захвата, но они возвращались ни с чем. Наконец кто-то увидел нас в объятьях пурги.
– Вон они! Эти козлы!
– Где? Где? – заволновался народ.
Все-таки в народе нашем не развито чувство сострадания.
Двадцать минут народ говорил про нас разные громкие слова, потом старпом всех распустил по домам и сам ушел, оставив одного замерзающего лейтенанта дожидаться нас.
Когда мы, раскрасневшиеся и свежие, подошли к Дофу, там стояло это жалкое подобие.
– Ну как дела? – спросил я его.
– Нор-маль-но, – выговорил он и тут же замерз.