Беги, Василич, беги. Часть 1
Шрифт:
Глава 31
Минут через тридцать ходьбы я увидел вдали мой дом и ту дверь, из которой я вышел сюда.
Когда я выходил сюда, была всего одна дверь, хотя в амбаре было две двери. Всё-таки, странный достался мне дом. Вернее, нам достался странный дом.
Всё произошедшее можно было бы назвать страшным сном, если бы не боль в ране на груди и пятно крови на моей куртке. Возникающие круги на воде говорили о том, что бдительность
Метрах в десяти от цели отсутствовало примерно пять-шесть дощечек на мостках. То ли ветер их снес, то ли какой-то злоумышленник разобрал их и устроил здесь капкан: такую дыру легко перепрыгнуть, но при прыжке можно сломать другие дощечки, стоящие здесь неизвестно с какого времени и не известно, какой крепости эти дощечки. А если пробираться по крайним несущим палкам, то можно точно так же упасть в воду, а это поминай как звали.
Да, поминай как звали. В течение нескольких дней я знал Светолику и Гудыму, и они стали для меня по-настоящему близкими людьми, а вот, поди ж ты, их нет и никогда больше не будет. А если вернуться назад и пройти ещё шага два вперед, то можно попасть в более ранее время и снова встретиться с ними. Но это просто мысль. Попасть туда же, где вы были в первый раз, совершенно невозможно. Как две пули не попадают в одно и то же место, так и человек не может зайти в одну и ту же воду. Я приду туда, и Гудыма ещё не приходил и Светолика трехлетняя девчонка бегает по солнечному лугу, собирая ромашки.
Возможно, что когда я приду домой и лягу спать, мне ещё будет сниться сон о том, что со мной было, но, проснувшись утром, я увижу, что я у себя дома, в своей постели и не поверю в то, что было. Возможно, что этого никогда и не было, всё только снилось как явь.
Я ухватился за подходящую ветвь, привычным движением натянул её на себя, подпрыгнул и ловко приземлился на берегу. В детстве мы так же прыгали по деревьям, и я так же прыгал, пока подо мной не подломилась ветка и я больно не приложился к матушке сырой землей. А сейчас детские навыки пригодились.
Идти по самому берегу было неудобно и я вышел на свободное место, поближе к дороге.
Прямо на выходе из кустов я был остановлен двумя мужиками в одинаковой черно-синей форме в такого же цвета бейсболками, резиновыми дубинами на поясе и с надписью белыми буквами над карманом куртки "яицилиМ". Бред какой-то. Неужели я снова попал в какой-то перевернутый мир? Ладно, на машинах "скорой помощи" пишут перевернутое "есналубмА" но это для того, чтобы водитель в зеркало заднего вида мог легко прочитать, что это "Амбулансе".
– Кто такой?
– послышался грозный рык.
– Человек, - сказал я.
– Умник? Вася врежь ему палкой по спине, - сказал старший.
Я еле успел увернуться от удара палкой, а ствол маузера больно царапнул меня по одному из полушарий того, во что превращается спина ниже пояса.
Да что это такое? В Америке полиция почём зря стреляет в людей без разбора. В России сразу бьют человека палкой или бутылку от шампанского в задницу вставляют и всё это считается в порядке вещей. Народ - это бессловесное быдло, которое нужно бить дённо и нощно для вбития ему ума. А самый лучший человек для битья - это интеллигент, законопослушный очкарик с докторской или кандидатской диссертацией. Ему можно навешать сто двадцать статей, обвинить в шпионаже, бандитизме и государственном
Маузер выскочил из-за ремня и ударился металлической коробкой магазина обо что-то каменное, своим звяканьем привлекая к себе внимание обоих яицилимов.
Я поднял маузер, чтобы показать, что он без патронов и его бояться нечего, но потом подумал, что это будет ещё хуже. Помнится, как один пограничник застрелил своего напарника в пограничном наряде и ушел за границу, в Иран. Пришел он на иранский пограничный пост, а иранские жандармы спали после скудного обеда. Увидели вооружённого советского пограничника и руки сразу в гору: началась война и пограничники уже здесь, с автоматами. А пограничник бросает им свой автомат и говорит, что это он сдается. Перепуганные до этого жандармы так отделали перебежчика, что он, вероятно, уже и пожалел, что предал родину и совершил убийство. Жил бы себе спокойно и сейчас бы уже был на заставе и лопал фирменный борщ.
Собственно говоря, я тоже оказался в таком же положении. Отдай я маузер яицилимам, то они бы меня убили и сказали, что вступили со мной в схватку и ещё получили бы за это ордена, а их имена красной краской вписали в историю НКВД.
Круглый знак юбилейного знака, посвящённого пятой годовщине образования ВЧК и пластинка с надписью "Честному борцу с контрреволюцией тов. Гудыме от Коллегии ВЧК. 20 декабря 1923 года" будили память о моём старом знакомце и заставляли меня принимать меры к восстановлению законности в нашем государстве.
Глядя на меня удивлёнными глазами, яицилим Вася стукнул палкой своего напарника.
– Сволочь ты, Мыкола, - сказал Вася, - разве можно хорошего человека просто так дубиной по спине бить?
– Сам ты сволочь, Васёк, - отвечал Мыкола, стукнув напарника дубиной по голове, - я тебе просто сказал, а ты меня по спине палкой бьёшь.
– Ладно, хватит, мужики, - сказал я, - у кого есть закурить?
Глава 32
После взаимолечения яицилимы оказались вполне нормальными и неагрессивными ребятами.
Мы сели вместе и закурили.
– Вы чего здесь делаете, - спросил я, - никак операция какая?
– Да какая тут операция?
– сокрушённо сказал Вася.
– Нам нужно начальникам ежедневный сбор платить, а где мы эти деньги возьмём, мы же не торговцев опекаем. Вот мы и пошли, так сказать, позаимствовать у граждан некоторую сумму денег на нужды внутренних органов.
– На грабёж, что ли?
– уточнил я.
– На реквизицию, - сказал Мыкола.
– Самим противно, а вот делаем. Другой работы нет, а потом втягиваешься в это дело и считаешь, что это в порядке вещей. А что у вас за надпись на маузере.
Я подал маузер Мыколе и он прочел всю надпись, взвесив в руке тяжелый немецкий пистолет. Так же подержал в руке маузер и Вася.
– Гудыма сейчас в большом авторитете, - сказал Вася.
– Говорят, что даже наши начальники ему отстегивают. Он своим дружкам такие же пистолеты с гравированной табличкой дарит. И подписывает - борец с контрреволюцией Гудыма.