Беги, Василич, беги. Часть 1
Шрифт:
– А сколько лет Гудыме?
– спросил я.
– Он старый волк, - сказал Мыкола, - лет за восемьдесят, но мужик твёрдый и жестокий, весь в шрамах, но никому спуску не дает.
– Надо же, - сказал я, - такой старый, а всех в руках держит.
– А у него порядки строгие, как в ЧК, - сказал Мыкола, - чуть что не так, так сразу и к стенке. А потом мужики на кладбищах подзахоронения делают. Всё старо как мир, а Гудыма старые порядки знает и твердо их придерживается. Современную молодежь к ногтю прижал. Уличную преступность вывел как тараканов с современных кухонь. Наперсточники и разводилы тоже поразъехались в разные стороны, а вдруг на знакомца Гудымы нарвешься. Гудыма большими деньгами заправляет. У
– Проводите меня до Гудымы, ребята?
– спросил я.
– Отчего не проводить, - степенно сказал Вася, - только мы близко к дому подходить не будем, потому что за домом феэсбешники следят, всех фотографируют, только зачем они это делают, они и сами не знают. Всё равно все бумаги на стол Гудыме лягут.
Глава 33
Гудыма жил в ничем непримечательном доме бизнесмена средней руки, расположенном в обыкновенном жилом квартале, далеко в стороне от "долины нищих".
Правда, я обратил внимание на то, что совершенно не узнаю эти места и что-то мне казалось, что и время это совершенно не то, из какого я отправился в путешествие буквально в десяти метрах от своего дома.
– Слушайте, ребята, а какой сейчас год, - спросил я, - лучше стало или хуже за последние пять лет, - завуалировал я свой вопрос.
– В 1995 году здесь было намного хуже, - сказал Микола, - а сейчас, смотри, мусора на улице нет, вот мусорный контейнер, как кто мимо контейнера или урны мусор бросит, то доглядающий за этим человек так по хребтине палкой съездит, что заречёшься и в другом месте мусор на дорогу бросать. Никаких тебе протоколов об административных нарушениях, никаких тебе судебных приставов, негласный городовой стоит на каждой улице и бдит.
– Что, и детей за это бьёте?
– удивился я.
– Зачем детей бить, это нехорошо, - сказал Вася, - родителей за это бьём, а уж как потом родители втолковывают своим чадам правила поведения человека в общественных местах, нас не касается, но народ в нашем городке стал намного культурнее. Вот бы в столицу наши порядки перенести, было бы очень здорово.
– Как же называется ваш городок?
– не удержался я от вопроса.
Вася удивлённо взглянул на меня и сказал:
– Химки. А ты чё, мужик, не местный?
– Приезжие мы, - согласился я, - Гудыма сказал, что его каждая собака знает, вот и я и проверял, знает ли его каждая собака в этом городе.
– Ну, и как?
– спросил Мыкола.
– Не врёт старик, - сказал я, - а вам спасибо за беседу, за табачок и вообще вы, ребята, хорошие люди. Если что, приходите сюда, я за вас перед Гудымой словечко замолвлю.
Яицилимы ничего не сказали, но остались смотреть на то, как
– Проверяют, - подумал я, - не лоханулись ли они, не взяв с меня дань, хотя в моих карманах они не нашли бы не только ни копейки, но даже крупинки табака там не было.
Я шел и думал на тему, почему Россия такая безмолвная? Почему она "хавает" всё, что ей преподнесет власть. Почему в других странах, даже в республиках бывшего СССР народ намного активнее и имеет собственное мнение, которое оно не побоится отстаивать даже на баррикадах?
Первое. Эти народы не были под монголо-татарским игом. Сейчас это иго начинают переиначивать по типу тому, что татары, мол, сами под монголами были, и что татары бывают разные: казанские, сибирские, астраханские, крымские, венгерские, польские и прочие и то, что они занимались набегами и работорговлей, свидетельствует об их самобытном характере и природной любознательности и предприимчивости.
Второе. Русский народ всё время был под пятой князей и генсеков, которые отдавали предпочтение другим народам, чтобы не слыть угнетателями народов. В Польше и Финляндии были свои Конституции. В Закавказье и Средней Азии были свои национальные устои и правительство не вмешивалось туда. Зато на русских отыгралось сполна и по всей программе.
Третье. У всех народов шёл отбор бойцов, типа бандеровцев, басмачей, абреков, башибузуков, хунхузов и варнаков, которым люди помогали и песни о них слагали. У русских был только Стенька Разин, что утопил персидскую княжну, но он против царя не шёл. Неслух был, за что и получил.
Вот и получилось послушное стадо, которое без особых усилий загонялось в счастливое общество коммунизма или ещё более счастливое крепостное состояние в виде продаваемых рабов.
В других странах люди объединяются по семейным кланам. Каждый год проводятся встречи всех членов клана, то есть родственников, близких и дальних, и все знакомятся друг с другом, представляют подросших детей и новых членов клана, узнают новости и знают, на кого можно опереться в том или ином случае. В Средней Азии и на Кавказе родственникам помогают другие родственники, живя как бы одной семьей по типу "коза ностра" (наше дело). И такие люди опасны для всех властей. Умная власть науськивает их на представителей основной, наиболее угнетаемой нации. Вот и получается: разделяй и властвуй, говори, что преступность не имеет национальности, но если что-то сделает русский, то это уже расценивается как великодержавный шовинизм. Были бы все в равном положении, то не было таких националистических проявлений, которые сотрясают Россию и сотрясут до дел нехороших.
Глава 34
У кованых ворот меня остановил мордоворот в форме охранника какого-нибудь миллиардера или президента, то есть в черном однобортном костюме, белой рубашке и с черным галстуком:
– Вы к кому, уважаемый?
– К Гудыме, - просто сказал я.
– А вам назначено или вы по чьему-то звонку?
– спросил охранник.
– У меня к нему посылка, - сказал я и полез рукой под пиджак, где на спине за поясом у меня был маузер.
В течение каких-то миллисекунд, как в старых вестернах, на меня уже смотрел армейский кольт сорок пятого калибра и два автоматных ствола в открывшихся амбразурах бронированного забора.
Я моментально поднял руки, потому что напуганные люди в разговоры не вступают, а сразу стреляют. Затем я повернулся спиной к охраннику и сказал:
– За ремнём, доставай сам.
Охранник быстро достал маузер и профессионально обыскал меня.
– Что передать господину Гудыме?
– спросил он спокойным голосом.