Беги, Василич, беги!

Северюхин Олег Васильевич

Глава 34

У кованых ворот меня остановил мордоворот в форме охранника какого-нибудь миллиардера или президента, то есть в черном однобортном костюме, белой рубашке и с черным галстуком:

— Вы к кому, уважаемый?

— К Гудыме, — просто сказал я.

— А вам назначено или вы по чьему-то звонку? — спросил охранник.

— У меня к нему посылка, — сказал я и полез рукой под пиджак, где на спине за поясом у меня был маузер.

В течение каких-то миллисекунд, как в старых вестернах, на меня уже смотрел армейский кольт сорок пятого калибра и два автоматных ствола в открывшихся амбразурах бронированного забора.

Я моментально поднял

руки, потому что напуганные люди в разговоры не вступают, а сразу стреляют. Затем я повернулся спиной к охраннику и сказал:

— За ремнем, доставай сам.

Охранник быстро достал маузер и профессионально обыскал меня.

— Что передать господину Гудыме? — спросил он спокойным голосом.

— А вот это и передай, — сказал я.

На месте опрашивающего меня охранника появился другой с израильским автоматом «узи» тридцать восьмого калибра.

— Они бы еще сделали автомат двадцатимиллиметрового калибра, — подумал я про себя, — чуть побольше сорок пятого калибра (почти одиннадцать с половиной миллиметров), зато грохоту будет больше и отдача будет откидывать стреляющего метров на пять от цели.

Не прошло и трех минут, как от главного крыльца раздался свист, и охранник мгновенно спрятал свой «узи», а затем склонился передо мной с приветливой улыбкой:

— Проходите, пожалуйста.

В доме меня провели в кабинет хозяина, отделанный по всем правилам бериевско-ежовского стиля: лакированные дубовые панели высотой полтора метра, дубовые прямоугольные стулья с коричневыми дерматиновыми сидушками и подспинниками, огромный двухтумбовый письменный стол, за которым здоровый человек казался более значительным, маленький — вообще никем, а средний так и оставался середнячком, на которого никто не обращал внимания.

За столом сидел мой давний знакомый оперуполномоченный ЧК Гудыма собственной персоной. Он был чуть покрупнее среднего человека, поэтому и смотрелся за столом более значительно.

— Гудыма, ты? — закричал я и бросился к нему с распростертыми объятиями.

— Я! — закричал Гудыма и мы обнялись с ним как два старых товарища, которым довелось разминуться в смертельном бою и сейчас после многих лет разлуки встретились вновь, чтобы вспомнить, как вместе рубились в гуще кровавой схватки.

— Как ты остался жив? — спросил я, — такого же не может быть. Я сам видел, как ты упал, бросив мне на память маузер.

— Я и сам подумал, что каюк мне, — начал рассказывать Гудыма. — И вдруг я понял, что не могу утонуть, потому что этих гадов было так много, что они как двигающаяся дорога понесли меня в сторону, причем каждый хочет меня укусить, но каждый же и не дает это сделать. Светолика собрала всех тварей с округи. Это как в человеческом обществе, когда слишком много сволочей вокруг, то легче выжить, нужно только одну сволочь натравливать на другую и они сами себя съедят.

Когда я выскочил на поверхность, то еще видел, как ты уходил вдалеке. Отдохнув немного и пообсохнув от слизи монстров, я пошел в твою сторону, вспоминая те мостки, по которым я пришел сюда.

Недалеко от дома, я увидел сломанные мостки и понял, что ты упал в воду и погиб, так там хищников было мало и ничто не мешало им расправиться с тобой. Я не стал искушать судьбу, нашел ветку попрочнее, перепрыгнул на берег и вот уже тридцать с лишним лет живу прямо вот здесь.

— А как ты авторитетом-то стал? — спросил я. Все-таки интересно знать, как из правоохранителей получаются криминальные воротилы.

— Понимаешь, попал я в Балашиху, — продолжил рассказ Гудыма. — Один, без денег, без документов, без маузера, в кожанке, в кожаной фуражке, в галифе и кирзачах. И все грязное. А год-то одна тысяча девятьсот семидесятый. Был я здесь как-то

в двадцать втором году в командировке и останавливался у младшего помощника старшего уполномоченного товарища Кирьякова. Стал искать его и нашел. Искал совершенно без надежды. Как бы дело какое делал, для чего и побирался по вокзалам, и с уголовными дрался, и от бомжей отбивался, когда мне что-то перепадало. И все-таки я нашел Кирьякова. Он был уже генералом госбезопасности на пенсии и работал в службе безопасности одной из промышленных корпораций. Сам понимаешь, корпорации просто так не создаются. Нужно скупить множество предприятий и сопутствующих фирм и перерегистрировать все в корпорацию, и вот тут-то вступает в дело начальник службы безопасности, который и обеспечивает всю эту безопасность. Назначил меня товарищ Кирьяков к себе в помощники. А я, понимаешь ли, не люблю долго рассусоливать с порученным мне заданием. А потом меня стали посылать на стрелки с криминалом. Криминал — это как большевики в наше время, как что появилось новое — давай, друг, делись. А я, понимаешь, и раньше еще в эксах участвовал, городовых постреливал да товарищам политическим в тюрьмах помогал, поэтому повидал я этого уголовного элемента. Каждую стрелку я готовил заранее, превращая ее в перестрелку с ясным для меня исходом. А потом как-то пришлось участвовать в сходке авторитетов, ну, я им и поставил условие: либо они меня коронуют, либо я их. Двоих пришлось все-таки короновать вот этим маузером. Остальные даже как будто и не видели ничего, поговорили меж собой и порешили назвать меня Маузером. Это так, между ними, а для всех я так и есть Гудыма. Авторитет держу. Химки мне дали в полное управление. Давай я тебя смотрящим куда-нибудь поставлю, а потом и в авторитеты выведу.

Глава 35

— Спасибо, товарищ Гудыма, — поблагодарил я его, — приятно, что ты меня помнишь и принимаешь участие в моей судьбе. Да только я для этих дел не предназначен. Сам понимаешь, писатель, нужно все описать, что со мной произошло и напечатать все, чтобы в памяти ничего не стерлось.

— Так ведь никто же не поверит, — засмеялся Гудыма. — Я тут как-то начал рассказывать о крещении Руси, так все подумали, что я обкурился чем-то. Я и бросил рассказывать им сказки.

— Знаю, что не поверят, — согласился я с Гудымой, — однако, придет время, когда все мои рассказы могут быть чем-то проверены и тогда выяснится, что я правду говорил.

— Ладно, пиши, — согласился Гудыма, — а меня как описывать будешь?

— Да вот так и буду описывать, — сказал я, — какой ты есть, таким и опишу.

— Ты смотри, не пиши о том, что я в криминальных авторитетах числюсь, — сказал Гудыма, — нехорошо это бывшему чекисту перекрашиваться в уголовника, ты ведь знаешь, что бывших чекистов не бывает. У меня даже сейчас холодная голова, горячее сердце и чистые руки…

— Так уж и чистые, — усмехнулся я.

— Если не напишешь, — сказал чекист, — то никто ничего не узнает. Вон, Гоголь, написал смеху ради про одного городничего, который мошенника за шишку принял, так вся Россия над этим чиновником до сих пор смеется. Перо, понимаешь ли, стреляет почище пушки. Чего, думаешь, Сталин одних писателей золотом с головы до ног засыпал, а других расстрелял, и никто не знает, где их могилы. Все поэтому. Маузер свой я возьму себе, а тебе подарю другой, безымянный, но со знаком почетный чекист. Бьет ровно в центр на расстоянии двадцать пять метров, а на расстоянии в пятьдесят метров нужно брать пониже. Потом проверишь. Вот еще две пачки патронов к нему. Пистолеты от ТТ тоже к нему подходят. Почти тот же калибр и почти тот же патрон. А сейчас поедем и вспрыснем нашу с тобой встречу. За чудесное спасение двух заблудших душ.