Беги, ведьма
Шрифт:
Им вообще нравится делать все вместе. И если бы Арине вдруг вздумалось взяться за метлу, чтобы устроить майскую метель из лепестков, Волков обязательно присоединился бы. А если бы Волкову захотелось развести в камине огонь, непременно по всем правилам и непременно с вишневыми полешками, Арина еще на несколько сладко-дымных часов позабывала бы о своей рукописи. А что говорить про утренний кофе! Утренний кофе нужно не обсуждать, а пить, и непременно вдвоем, иногда даже из одной чашки, подаренной Иркой безо всякого повода. Чашка нравилась им обоим, и пока Ирка не докупила к ней пару, приходилось пока вот так – из одной. И они пили кофе под ворчливый аккомпанемент
– Очень хорошо, – соглашается тень, – очень правильное будущее.
– Ты сделаешь?
– Сделаю, только…
«Только» из уст тени звучит тревожно, и сердце испуганно замирает.
– Только покажи мне еще одну, последнюю историю. Про меня…
…Дождь лил с самого утра, и пятнадцатилетняя Элизабет очень переживала, что у них ничего не выйдет, что история, рассказанная Лизой, не обретет материального подтверждения. Нынешние дети такие удивительные и такие нетерпеливые, и ее правнучка не исключение. На самом деле она славная, она одна рассказала Лизе о новой жизни больше, чем новостные каналы, газеты и Интернет, вместе взятые. И Лиза не осталась в долгу. Ее история была похожа на сказку, но современные пятнадцатилетние дети все равно остаются детьми и любят слушать сказки. Любят, даже если воспринимают их всего лишь как древнюю родовую легенду. Легенду, у которой есть реальные подтверждения.
Солнце выглянуло, когда они с Элизабет вошли в ворота кладбища Пер-Лашез. По мощеным дорожкам Лиза шла уверенно, не сверяясь с купленной на входе картой. Ее вело особенное, похожее на тонкую серебряную нить чувство нетерпения. Такое случается перед встречей со старым другом, который ушел из твоей жизни много лет назад, но обещал непременно вернуться.
Эта могила была скромной, неприметной, но Лиза знала – она нашла последний приют своего старого друга, который так и не смог вернуться.
– Здравствуйте, мсье Жак.
Алые розы на сером камне. Ему бы понравилось, даже воину не чуждо прекрасное.
– Я пришла, чтобы вернуть вам это.
Расставаться с медальоном было страшно, но Лиза знала, что так будет правильно. Ей не нужна чужая сила и чужая судьба. Ей вполне достаточно обычной человеческой жизни. Она хочет стать прежней, наслаждаться каждым днем отмеренного ей срока, стареть, как все. Да, она не боится старости, и смерти тоже не боится. Наверное, на память от тени ей досталось бесстрашие.
Медальон с чеканным девичьим профилем лег на серое надгробие рядом с розами. В тот самый момент, когда серебро коснулось камня, профиль начал меняться. Длинные волосы, заплетенные в косицу, нос с горбинкой, улыбка, такая родная, почти позабытая.
Солнечный луч ласково коснулся мокрой от слез щеки, и ветер шепнул на ухо голосом мсье Жака:
– Вы выросли настоящей красавицей, мадемуазель Элизабет. А теперь живите! Просто живите…
Она будет. Теперь она знает, какой это чудесный дар – самая обыкновенная человеческая жизнь. Понадобилось почти сто лет, чтобы это понять…
– Так хорошо? – спрашивает Арина.
– Спасибо, так правильно… – улыбается тень. – Это то, что я на самом деле хочу…
Эпилог
Джип ревел, аки лев, прорываясь сквозь белую круговерть. От густого снегопада не спасали ни мощные фары, ни
Арина звонила трижды с тех пор, как самолет Волкова приземлился в аэропорту. Не то чтобы она нервничала, но в голосе ее Волков чувствовал легкую напряженность. Так бывало всегда, когда Волков отлучался по делам. А отлучался он часто. При его-то работе! И сам он тоже переживал, оставляя Арину с Марусей без присмотра и без защиты, чувствовал подспудную вину.
Беспокойство у них с Ариной было одно на двоих. Волков боялся за нее, она – за него. Но с этим ничего нельзя поделать. Арина уважала его право зарабатывать на хлеб с маслом вот таким небезопасным, а порой и не слишком легальным способом. А Волков уважал ее право на независимость. От охраны или хотя бы от охранной системы в доме Арина отказывалась, полагалась на Блэка и собственные силы. Сил этих нынче хватало с избытком. Будь Арина персонажем одной из своих книг, запросто могла бы носить гордое имя боевой ведьмы какого-нибудь надцатого уровня, но ее вполне устраивало звание домохозяйки. Называться писательницей она почему-то до сих пор стеснялась. И стеснительность эта Волкова удивляла и умиляла. Женой-писательницей он гордился ничуть не меньше, чем женой-ведьмой, и его сердце сладко замирало всякий раз, когда в книжном он видел Аринины книги. Не одну и не две, а целую полку. Вот такой она была удивительной домохозяйкой!
Часы на приборной панели показывали без пяти одиннадцать, когда снова ожил телефон.
– Волков, ты за рулем?
Отчего-то Арина очень боялась отвлекать его во время езды. Особенно по бездорожью и в ненастье.
– Где же мне еще быть, радость моя? – На душе и в самом деле стало радостно и празднично. – Лечу на всех парах!
– Волков, не надо на всех парах! – Кажется, она снова за него испугалась. – Лучше мы перенесем Новый год.
В свете фар мелькнул знакомый железнодорожный переезд, и Волков улыбнулся:
– Не нужно переносить Новый год, скоро буду.
– Как скоро? – тут же поинтересовалась Арина.
– Проехал переезд.
Ему не нужно было дара ясновидения, чтобы почувствовать ее радость. Видимо, это особое умение чувствовать свою вторую половинку шло бонусом к семейной жизни. Одним из множества бонусов. Кто бы мог подумать, что их так много!
– Как там Маруся?
Имя дочке Волков придумал сам, еще задолго до ее рождения, в тот памятный день, когда Арина сообщила, что Волкову пора осваивать плетение косичек.
– Не спит, ждет тебя, готовит сюрприз. Все, Волков, я побежала! Ирка говорит, что у утки по-французски уже ожоги третьей степени, бедной птичке нужна реанимация… – Голос Арины затухал и удалялся. Выключить телефон она забыла, но в тот самый момент, когда Волков собирался отключить связь, в динамике послышался хрипловатый голос Анук:
– Мальчик, ты еще здесь?
Анук называла Волкова мальчиком, несмотря на все его протесты. Впрочем, и Митьку Селиванова, боевого товарища Волкова и вот уже год как Иркиного законного супруга, она тоже называла мальчиком. Похоже, все мужчины моложе шестидесяти виделись ей бестолковыми юнцами.