Беглая монахиня
Шрифт:
Магдалена вдруг почувствовала, что голодна. Не слишком избалованная скупой монастырской едой, она целую неделю прожила на подножном корму и не чувствовала голода. Сейчас же голод стал нестерпимым. Она с жадностью вырвала из рук батрака хлеб и мясо и проглотила все с прожорливостью дикого зверя. Утолив первый голод, она застыдилась и молча посмотрела на Мельхиора, прося прощения за свою несдержанность. Но парень прекрасно понял ее, какие уж тут извинения!
Заметив, что Магдалена дрожит от холода, Мельхиор, пригнувшись, притащил ворох сена и разложил перед ней.
Потом
Не испытывая ни капли смущения, Магдалена сняла с себя одежду. Мельхиор накинул ей на плечи шкуру и набросал вокруг сена, чтобы защитить от вечерней прохлады. В детстве она нередко пряталась летом в сене, спасаясь от пресле-
Магдалена растерянно и беспомощно посмотрела на Мельхиора.
— О Боже, — прошептала она. — О Боже!
Оба вновь надолго умолкли.
Хотя у нее на языке вертелись тысячи вопросов, Магдалена не посмела задать ни один из них. А Мельхиор был настолько потрясен случившимся, что опять замолчал.
Окончательно рассвело, и занялся день. Тяжело вздохнув, Мельхиор поднялся и молча протянул Магдалене руку, приглашая продолжить путь. Милю или две они прошли рядом, не произнеся ни слова, пока наконец Мельхиор, не поднимая головы и запинаясь, не заговорил. Иногда у него заплетался язык, и он с трудом подыскивал слова или начинал фразу заново.
Вот что поведал Мельхиор своей спутнице. Он не хочет больше возвращаться в поместье вдовы. Конечно, его обвинят в поджоге, поскольку после смерти ее отца и брата у него появилось много врагов. И в первую очередь его невзлюбила вдова. Она уже не раз грозилась прогнать его со двора. И если она, Магдалена, не против, он готов сопровождать и охранять ее на пути в новое будущее.
Магдалена покачала головой.
— Мельхиор, как ты себе это представляешь? Я сама понятия не имею, что со мной будет дальше. Убегая из монастыря, я рассчитывала на помощь своего отца. Теперь же, когда оказалось, что он умер, у меня остается лишь однавозможность: вернуться в Зелигенпфортен и весь свой век прожить в монастыре.
— Тогда я провожу тебя до монастыря, — ответил Мельхиор. — А потом наймусь на какую-нибудь речную баржу, из тех, что спускаются вниз по Майну до Майнца, а потом идут по Рейну в Голландию.
— Ну хорошо. — Магдалена кивнула.
Они бодро шли вдоль речки, в основном молча, пересекли поток воды и редкую рощицу, каких много в тех краях, и зашагали дальше по бескрайним лугам, где, куда ни посмотри, нет дорог, даже тропинки не сыщешь.
Изнемогая от изнурительной ходьбы, Магдалена спросила:
— А куда мы, собственно, идем? Я больше не могу.
— В Оксенфурт, — бросил в ответ Мельхиор, не обращая внимания на усталость спутницы.
— И откуда ты знаешь, что нам надо в Оксенфурт?
Мельхиор показал пальцем на струящийся водный поток:
— Речка впадает в Майн у Оксенфурта. Нам нельзя терять времени. Когда стемнеет, городские ворота закроются. Пошли!
— Я правда больше не могу, — заныла Магдалена. Подол ее длинного платья вновь намок от сырой травы,
Наконец лес расступился, и речка, часами лениво перекатывавшая свои воды с камня на камень, резво зажурчала и заплескалась, словно почувствовав близкую цель. Повернув голову в сторону долины, Мельхиор будто сказал: «Справились!»
Магдалена с облегчением вздохнула. Вид городка, крыши и башенки которого скрывались за мощными городскими стенами, придал ей новых сил, она подобрала юбки и побежала вниз с горы. Теперь уже онапризывала Мельхиора последовать ее примеру и ускорить шаг.
Вниз по течению, на западе, солнце уже исчезло за горизонтом, и стража у городских ворот поторапливала чужаков, завидев их еще издалека. При этом они стучали рукоятками своих алебард о тяжелые железные ворота, оглашая грохотом окрестности. Из последних сил Магдалена и Мельхиор все же успели проскочить в город.
Рыночная площадь Оксенфурта, вдоль которой теснился ряд горделивых фахверковых домов, была усеяна снующей из стороны в сторону людской толпой. Невероятное собы-тие взбудоражило этим вечером всех горожан: бродячие цирковые артисты разбили лагерь за ратушей и объявили, что помимо огромного количества разных аттракционов сам Великий Рудольфо с наступлением темноты взойдет по пеньковому канату на верхнюю надвратную башню — без балансира, держа лишь по зажженному факелу в каждой руке.
— Боюсь, — неожиданно подал голос Мельхиор, пока они протискивались сквозь толпу людей, — боюсь, нам придется заночевать где-нибудь под открытым небом. Денег у нас с тобой нет, да и собственности, даже самой маленькой, которую мы могли бы заложить, чтобы оплатить комнату на постоялом дворе, тоже никакой.
Магдалена, шедшая позади Мельхиора, который, размахивая руками, прокладывал им путь, ничего не ответила, и он уже было подумал, что она в общем гомоне не расслышала его слова, как вдруг девушка коснулась его плеча. Мельхиор обернулся.
С лукавой улыбкой Магдалена указывала пальчиком на кованую железную решетку с выкрашенным в красный цвет быком посередине, что висела над входом в дом. То был цеховой знак владельца «Красного быка». Недаром город назывался Оксенфурт — «Бычий брод».
— Я же сказал, что у нас нет ни крейцера, чтобы оплатить счет! — Мельхиор бросил укоризненный взгляд на Магдалену.
Однако девушка стояла на своем и даже подтолкнула Мельхиора к входу в трактир «Красный бык».
— Что ты придумала? — спросил явно озадаченный Мельхиор, когда они переступили порог трактира. Общий зал был почти пуст, если не считать одного-единственного пьяницу, сидевшего в полумраке за пустым столом и вперившего отсутствующий взгляд в деревянный кубок.
За стойкой, на которой стояли бочка вина и стеклянный баллон водки, появилось пропитое, освещенное пламенем свечи лицо хозяина, мужчины плотного телосложения. На его голове красовался черный колпак в складку, а сам он был одет в камзол того же цвета, контрастировавший с его необычно светлым цветом кожи.