Беглец. Трюкач

Диллард Майкл Дж.

— Тепленькая и готовенькая.

— Ладно, — сказал Камерон. — Я тебе верю.

— Ну, не огорчайся. Я имею в виду, это было бы довольно рискованно, знаешь. Развлекаться с ней прямо у него на глазах. С другой стороны, он сейчас слишком занят. Он часто оставлял ее одну, а теперь когда начались съемки…

Лодка выплыла из туннеля в сияние солнца. Камерон быстро выскочил из нее, почувствовав головокружение и тошноту.

— Так что, она ускользнула от нас на этот раз, а? — сказал актер, хлопая его по спине. Камерон двинулся прочь.

— Не беспокойся, — крикнул ему вслед Джордан. — Еще будет время! Главное, посеять что-то

в их головах, и это начнет работать.

Камерон обернулся и посмотрел на него с отвращением, но актер со своей неотразимой улыбкой до ушей, похоже, принял это за гримасу недоверия.

— Будь уверен, — прокричал он. — Заставить их об этом думать — уже поддела!

Вернувшись в отель, он принял душ, переоделся и стал раздумывать о том, не постучаться ли к ней в дверь, чтобы доложиться. Но как раз в этот момент он увидел в зеркале над умывальником, вместо отражения счастливого самоуверенного мужчины, принимающего любовь как должное, маску, гарантирующую анонимность дублера Джордана. Некоторое время он смотрел на свое лицо, светящееся суррогатом любви, как будто он встретился лицом к лицу с актером. Мне надо это смыть, решил он. Но смеет ли он разоблачить себе перед ней сейчас? Нет, еще слишком рано. Тогда как же ему начать снова жить? Камерон колебался перед зеркалом, как бы стараясь вызвать в памяти свой собственный образ вместо образа простого парня с пляжа, который дразнил его диким прощальным обещанием Джордана, потом быстро отвернулся, вышел в коридор и спустился вниз по лестнице в ее комнату.

Она подошла к двери босая, только что из ванны, накинув терракотовый халат, в тюрбане из полотенца на голове и с грустным выражением на лице. Его первым порывом было извиниться за вторжение, но ноги уже несли его к ней. Он подождал, пока она закроет за ним дверь, затем обернулся к ней с улыбкой.

— Ты меня ждала? — спросил он.

— Да, — ответила она. — Я думала, что ты можешь придти.

В ее голосе не было ни ожидания, ни одобрения.

— Что-нибудь случилось? — спросил он.

Она покачала головой и отвернулась.

Он подумал, что она, должно быть, боится, что их могут застать, но ее взгляд сказал ему, что она страдает не от страха, а от отчаяния.

— Что с тобой? — спросил он нежно.

— Я не в форме, — прошептала она.

— Не в форме? — отозвался он.

— Увидишь.

— Не в форме, — повторил он, словно огорошенный.

— Со мной давно такого не было. На самом деле, с тех самых пор…

Он не знал, что сказать, так как наивно предполагал, что она говорит не о сексе, а о морали. Теперь, выпутываясь из своего ложного предположения, он решил, что у нее было много любовных приключений со времени вероломного убийства, от последствий которого она была освобождена с молчаливого согласия окружающих. В таком случае роль Маргариты должна ее пугать. И Готтшалк был таким слепым, чтобы не знать, что этот его фильм заставит ее страдать? Или режиссер намеренно предложил ей роль жены погибшего героя, как своего рода крутую терапию? Неважно! Сейчас уже все неважно. Он займет место всех ее бывших и будущих любовников. Он подождал, пока их глаза снова встретятся, затем взял ее на руки.

— Я люблю тебя, Нина, — сказал он.

— Возьми меня с собой, — сказала она ему, — когда ты уйдешь, возьми и меня.

— Да.

— Скоро.

— Да.

— Сейчас.

Снова она зашла гораздо дальше него.

Он чувствовал, как балансирует на краю пропасти, на другой стороне которой стоит она, предлагая начать жизнь сначала. Надо ли рассказать ей, кто он на самом деле? Или его прошлое только напугает ее?

— Сейчас я не могу! — сказал он в отчаянии. — Я должен остаться и кончить трюки.

— Это так важно?

— Это необходимо, — сказал он. — Пожалуйста, поверь. Я потом все объясню.

До этого она была вся напряжена, но теперь он почувствовал, как она расслабилась, будто вверяя ему всю свою надежду. Он хотел сказать что-нибудь нежное и ободряющее, но не находил слов, вместо этого, развязывая на ходу пояс ее халата, он понес ее к кровати и, нежно целуя ее, попытался превратить ее покорность в страсть. Сначала она несколько раз тихо вскрикивала, затем, постанывая, начала извиваться в ритме движений его языка и, наконец, не в силах больше'выдерживать его медленный такт, заспешила, оставив его далеко позади резкими конвульсивными содроганиями и вздохом удовольствия.

Немного позже, поднявшись над ней, он увидел, что они почти съехали с кровати, ее голова, откинутая назад, повисла над самым краем, тюрбан свалился, и ее влажные рыжеватые волосы достают до пола. Глядя на нее сверху, он видел, как дрожит ее горло, слышал, как она тяжело дышит от жары, и его наполняло чувство нежности и победы. Я увезу ее от него, думал он.

— Это не сон? — спросил он с нежной, дразнящей улыбкой. — Я не ослышался, ты говорила, что не в форме?

Она хотела ответить, но сильно покраснела, и слова застряли у нее в горле.

— Не в форме, — прошептал он й, подперев одной рукой ее затылок, приподнял голову, другой рукой помог себе войти в нее и посмотрел ей в глаза, в которых отразилась его страсть. — Не в форме, — повторил он.

— Не уходи, — прошептала она.

Он улыбнулся и тряхнул головой.

— Не торопись.

— Не буду, — ответил он.

— Возьми меня, когда уйдешь.

— Да.

— Возьми меня с собой.

— Я обещаю.

— Давай сейчас.

— Хорошо.

— Давай сейчас вместе со мной!

— Да, — выдохнул он, не желая знать, что она имела в виду. — Да!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

За ужином он уселся рядом с Ротом, совершенно спавшим с лица.

— Сегодня был трудный день? — сочувственно спросил Камерон.

Сценарист осторожно, чтобы не запачкать усы, поднес к вытянутым в трубочку губам ложку с супом и мрачно кивнул.

— Я попал в какую-то круговерть. Утром работаешь над одной картиной, днем уже над другой. Просто голова идет кругом.

— Понимаю, — согласился Камерон, — к такому трудно привыкнуть.

— Знаешь, что я тебе скажу, парень? — Рот понизил голос и придвинул поближе свой стул. — Мне кажется, что наш режиссер выдохся. Понимаешь, раньше даже в самых его сюрреалистических фильмах был свой дух, прослеживались тема, конфликт, коллизия. А нынче он становится… расплывчатым. Наверное, все дело в том, что он теряет зрение и страшно боится ослепнуть окончательно.

— Он говорил мне, что не признает сценариев, где есть четко установленные рамки — завязка, кульминация, развязка. Я так понимаю, что его увлекает мелькание обрывков из действительности и потока сознания, а больше всего процесс монтажа, когда он эти обрывки соединяет в единое целое.