Беглецы
Шрифт:
«Ты хлебнешь моей боли, искупишь все собственной кровью, до последней капли и сдохнешь в одиночестве».
Она никогда до конца не верила, что однажды сможет вот так: сказать и сбудется. Предугадать исход экзамена, собеседования, сломанный каблук в метро, предупредить близких о возможных неприятностях – все это она считала не более чем тонкой интуицией. Но после случая в больнице стала откровенно бояться себя.
Даже после того, как пожилой завотделения наркологии, стремясь успокоить её, сказал: «А что вы хотели милочка, это делирий. Благодарите бога, что вы с умершим уже полгода как в разводе и до сего дня о нем не вспоминали, а то вам бы и доведение до суицида могли инкриминировать. А тех умников,
После того разговора невидимая струна внутри лопнула, город внезапно стал чужим, по выжженной дотла душе перекатывался пепел. Она прокляла, и проклятие сбылось…
Ялена уволилась с работы, выбросила старую сим-карту и купила билет на автобус до Туманного. В один конец. Она хотела домой, тем более, что дом у неё был. Он ждал свою хозяйку пять лет, как преданный пес. Она докурила, толкнула калитку и протиснулась в палисадник, путаясь в мокрой, давно некошеной траве. Поднялась по просевшему, но ещё крепкому крыльцу на запущенную террасу. Сгрузила вещи. Посветила фонариком в поисках щитка. С натугой повернула рубильник, включаясь в электрическую жизнь городка. Лампа под облезлым проржавевшим абажуром на террасе зажглась тусклым пятном. Тяжелый ключ нехотя провернулся в скважине, впуская Ялену внутрь.
В доме пахло пылью и затхлостью. Захотелось распахнуть все окна, впустить в дом живую осеннюю морось, холодный влажный воздух. Но она ограничилась кухней. Включила свет, открыла окно, стащила запыленную пленку с плиты, шкафов и диванчика. Открыла кран. Тот захрипел, прочихался и выдал струю рыжей мутной воды – оставила стекать. Отстегнула дверцу переноски, предлагая Карасю осматривать новый дом. Изнутри выглянула лохматая корноухая морда с усталыми зелеными глазами. Здоровенный мохнатый котяра вытянул лапы и уложил на них тяжелую голову.
Ялена вытащила из сумки кое-какую снедь, пакет корма, поставила на плиту чайник. Тяжело опустилась на диванчик. Она устала. Из навалившейся дремы вывел пронзительный свисток вскипевшего чайника. Вытащила из шкафа надбитую красную чашку, залила кипятком чайный пакетик, насыпала хвостатому корма.
В ящике дивана нашлась пара пледов, завернутых в обрывки простыни.
Боже, как же она устала…Разулась и с ногами залезла на сидение, забившись в угол и, натянув до подбородка пропахший пылью плед. Рядом тяжело вспрыгнул огромный сибирский кот. Под боком стало теплее. Послышалось спокойное басовитое «быр-быр-быр». Завтра её ожидает новая жизнь и новые заботы, а сейчас нужно поспать, отдохнуть от всего… Ялена провалилась в глубокий сон, так и не дождавшись, пока остынет чай.
Ей снился тихий прибой, набегающий на узкую полоску песка и черные скалы Кирочьего острова. Клочья тумана таяли над водой, рвались об острые камни, цеплялись о старинный маяк, на котором уже полвека никто не зажигал огней. Да и незачем, чуть дальше, на рукотворной насыпи возвышался новый.
Ветер резкими порывами разогнал клочья тумана, и старая башня засветилась наверху мертвенным зыбким светом, заливая островок призрачным сиянием. Мерные волны, набегавшие на песок, подернулись голубоватой каймой, Черные скалы приняли бледные блики, тускло сверкнув мокрыми камнями.
Тело в прибое застыло белой изломанной куклой. Волосы то всплывали в воде, то оседали на песок мертвыми змеями. Широко распахнутые остекленевшие глаза невидяще глядели в ночную тьму. Покрытая ссадинами синеватая кожа в блестящих каплях, и ни клочка одежды. Между грудями зияла рваная дыра, в обрамлении белесых обломков ребер. Крови не было, её уже давно смыло прибоем. Правая рука запрокинута над головой. Тонкие пальцы, сведенные судорогой, крепко сжимают большой кулон с зеленым самоцветом. В треснувшем камне отражался
– Это не ты, мой маленький Аметист, не ты… Я как слепой котенок. Где ты? Где? – он слепо зашарил руками в воздухе. – Ты придешь сюда, я знаю… Но сколько ещё придет до тебя? И станет мною…
Мертвое лицо вдруг начало меняться. Скулы заострились и стали выше, губы тоньше. А тусклые глаза преломили призрачный свет маяка, обретая совсем иной цвет.
Над волнами разнесся полный боли стон.
– Амети-и-ист…
Ялена с хриплым криком отбросила затхлый плед и едва не свалилась с дивана, засучив ногами. С трудом села, пытаясь отдышаться и понять, на каком она свете. На грани сознания все ещё маячил озаренный бледным светом безумец и обнаженное тело Лоры Фетисовой в прибое, вдруг превратившееся в неё саму. В затылке противно тенькало, во рту стоял привкус морской воды с гнилыми водорослями. Ей до сих пор казалось, что жуткие пальцы с обломанными ногтями сжимают её лицо, рассматривая, словно рыбу на рынке. Тело бил озноб, будто оно действительно пролежало невесть сколько времени в холодном прибое на берегу Кирочьего. Она обхватила себя за плечи, стремясь подавить тошноту. Сонный кот недовольно смотрел на хозяйку, встопорщив «бакенбарды». На автомате нашарив чашку, Ялена душевно отхлебнула, спеша промочить пересохшее горло, и раскашлялась. Чай за ночь остыл и настоялся до чифирной горечи.
– Мерзость… – просипела она, отставляя чашку.
В распахнутое окно заглядывало призрачное осеннее солнце, умытое дождем. Ветер гнал клочковатую хмарь. Девушка потерла саднящие веки. Перед глазами стояло меняющееся лицо погибшей. Сначала чужое, а после глядящее на неё каждое утро из зеркала. Она встала и, пошатываясь, побрела в ванную. Старый кран, прочихавшись, выдал упругую струю тепловатой воды. Вяло поплескав в лицо, Ялена подняла глаза на зеркало и застыла. На подзеркальной полке серебристо-черной горкой лежала витая цепочка, увенчанная аметистовым кулоном.
–Дивны дела твои, господи… – пробормотала она, смахивая рукой капли воды с лица. Кулон пропал почти год назад, когда Ялена приезжала в Туманный на похороны Лоры. А на самом деле, похоже, она тогда сняла его в ванной и в навалившейся суматохе просто забыла.
Тонкие пальцы требовательно сомкнулись на старом серебре, сгребая украшение в ладонь. Руку, а после и все тело окатило щемящим жаром. Давно забытое ощущение тошнотворно-теплой волны безжалостно прокатилось от макушки до лба, и Ялена судорожно вцепилась в раковину свободной рукой, тщетно пытаясь остановить захлестнувший её поток видений.
…ей недавно исполнилось одиннадцать, и они с матерью приехали в Туманный навестить бабушку… Худая голенастая девчонка радостно бежит по заросшей дорожке к дому. На крыльце стоит высокая худая старуха с простым некрасивым лицом и теплыми голубыми глазами. Узловатые пальцы гладят растрепавшиеся детские волосы. Они улыбаются друг другу – бабушка и внучка. А на тонкой девчоночьей шее застегивается замочек подвески.
«Мой самоцветик…» – радуется бабушка. Через день её не стало…
А внучку едва не силком тащат к мрачной черной труне. Зачем?! Не надо! Она не хочет… Мама уговаривает. Просит подержать бабушку за холодные восковые руки, чтобы маленькая Яля больше никогда не боялась мертвецов…