Беглецы
Шрифт:
Беньёвский поклонился губернатору, пообещал наведаться и пошел к своим.
– Ну вот, ребятушки, – сказал он радостно, – как у вас говорят, кабы знал, что на дороге богатство найду, так мешок бы захватил.
Ему смешливо возразил Ивашка Рюмин:
– Нет, батя, у нас иначе толкуют, ежели б знал, где упасть придется, так сенца б постелил.
– Не станем падать, – отчего-то сурово сказал Беньёвский. – По причине короткого знакомства моего с губернатором тутошним, всем, что душе угодно, обеспечены вы будете, даже сверх меры всякой. По быку вам на день положили да по бочонку доброго вина. Такого вы на Камчатке и не нюхали даже. Все, закончились мытарства
– Ой, кабы не испужать ее словами такими, – вздохнул Судейкин Спиридон.
– Не испужаем!
И мужики, возглавляемые Беньёвским и офицерами, под одобрительные восклицания пестрой, забубённой портовой публики двинулись в глубь португальской колонии славной – бриллианта в короне лиссабонских королей.
Шли и с любопытством по сторонам глядели. Дивились низким, пестро размалеванным, вытянутым, как червяк, китайским домикам под блестящей, словно отлакированной черепицей, со страхолюдными драконами в росписях стен и прилепившихся на скатах крыш. Видели они и храмы в семь и более крыш с подвернутыми вверх концами. Видели и дома, с китайскими совсем несхожие, о четырех даже этажах, – португальские, решили. С неприязнью глядели на сточные канавы, давненько уж нечищенные, всякой мерзостью засоренные, смердящие невыносимо. После свежего морского воздуха чуть было худо мужикам не было. Попались им навстречу и двое прокаженных – головы закрыты кокулями, для глаз две дырки. Протянули к идущим свои беспалые, изъеденные болезнью руки, что-то жалобно скулили. Мужики посторонились в страхе, крестясь незаметно, накидали мелкого им серебра.
Наконец толстый, запыхавшийся от ходьбы Мигуель привел их к низкому длинному дому, построенному на манер китайских, беленому и чистому, стоявшему у подножья высокого холма. Проводник что есть мочи забарабанил в дверь – китаец тут же высунул испуганную физиономию свою. Сказал ему что-то Мигуель тоном жестким, властным. Скрылся китаец, но и минуты не прошло, как посыпались из дома китайцы, душ пятнадцать, будто горох из рваного мешка. Опрометью бросились бежать кто куда. Мужиков это немало развлекло, но и удивило.
Удивился, видно, и предводитель, спросил у Мигуеля по-французски:
– Интересно, что может вызвать у людей испуг такой вот силы?
– Страх, только страх, сеньор! – желал быть скромным проводник. – Я им всего лишь передал приказ дона Фернандо: не покинувший дом в течение минуты приговаривается к смертной казни посредством удушенья. Сударь, дом этот – род городской гостиницы, а все постройки Макао – это собственность короля Эммануеля, а значит, собственность его наместника, дона Фернандо Гомеша, который волен дать, но волен и забрать свое владение, когда ему захочется. Итак, сударь, я вас привел, и на этом моя миссия исчерпана. Располагайтесь. Скоро вам доставят угощенья, – и, поклонившись, Мигуель ушел.
Мужики и офицеры в дом зашли, разделенный тонкими перегородками на множество клетушек. Сразу заметили, что жил в той гостинице люд проходящий, мусор после себя не убиравший, – грязь и паутина, по углам объедки, стены срамными рисунками измалеваны. Но, в общем, сносный дом, теплый, видно, крепкий. Мужики покряхтели-покряхтели да, засучив рукава, принялись всю нечисть выметать, думая, что хоть и недолгое житье им предстоит в том доме, а в грязи чужой поганиться не след. Дружно прибрали, помыли, почистили, офицеров, на улице прохлаждавшихся, впустили, которые тут же выбрали себе по комнатке.
Только присели мужики отдохнуть, как вдруг пятерых дюжих парней
– Ребята, чего моргать глазами? – обратился к ним Беньёвский. – Вот харч к вам прибыл, щедротами губернаторскими назначенный. На корову оную смотреть не надобно. Сейчас же лишите ее жизни и обед готовьте, оттого что скоро и остальные к вам с галиота пожалуют, есть попросят. Итак, дети мои, отдыхайте и делайте все, что вам похочется, – вы люди вольные теперь. Я же на некоторое время вас оставить должен, поелику приглашен я к губернаторскому столу. Вас же, уходя, паки предупреждаю: откель вы прибыли и какой вы нации али вероисповеданья, говорить остерегайтесь. Ответ коротким должен быть – венгерцы мы. Понятно ль вам?
Промолчали мужики, а предводитель, советами их боле не донимая, тщательно умылся, почистил свой кафтан и пошел по грязной узкой улочке прочь от дома. Мужики поглядели ему вслед, почесали в голове, чего-то повздыхали и принялись за харч, направленный к ним от губернаторских щедрот. Когда изъяли из бочонка пробку, в нем оказалось красное вино, которое на пробу, снятую Игнатом, отменнейшим явилось – вкусным, сладким и душистым. Выпили. Повеселев, расковыряли короба, в которых хлеб лежал, прекрасные на вкус плоды, коровье масло и еще какая-то затейливая снедь, навроде перемолотого мяса, наперченная и вонькая. Было решено в отхожем месте ее тут же погубить. Корову потом приговорили – топорик призаняли в соседнем доме. Вертел мужики устроили прямо перед входом, раздобыли дров, и зачадило, завоняло на всю округу! Ходили вокруг шипящей горячим жиром румяной туши, потирали руки. Им по нраву была такая воля. А когда прибыли и те, кто оставался на «Святом Петре», обедать разместились. Огромными кусками резали прекрасную говядину, потчевали друг друга душистым португальским, лакомились фруктами. А после, подраспустив на штанах завязки, тихо порыгивая и поковыривая в зубах, блаженничали, чуток отяжелевшие, но довольные и собой, и своим предводителем, и португальцами. Им нравилась свобода.
– Робятишки, – сказал Игнат, – а чаво, с недельку, мню, и венгерцами можно побыть, горб-то не вырастет. Они, чай, тоже християне.
– Н-да, – отвечал ему артельщик Прошка, – кто уж они такие, не знамо мне, а вот жрать они горазды. Поживем...
Гундосый Федька, насупленный, угрюмый, которого, казалось, всю их долгую трапезу точила мысль какая-то, молвил глухо:
– Братва, так что ж, выходит, не обманул нас предводитель? Что сулил, то и сбывается?
– Выходит, – бросил Суета, отгрызая кусок мяса с огромного мосла.
– Ну а зачем тогда его сегодня Мишка Перевалов Вельзевулом обозвал? Нехорошо сие, обидно, наверно, было бате...
Все с неодобрением на востроносого капрала посмотрели, который и без того сконфужен был, а теперь и вовсе чуть не плакал.
– Братцы! – дрожащими губами взмолился Перевалов. – Не судите строго, сдуру брякнул, повинюсь я перед ним!
– А все от великой лжемудрости своей, от еретичества! – через кашель вытолкнул Сафронов Петр. – Блудослов ты!
Никто Михаилу ободрять и утешать не стал – каждый сожалел о том, что батю зазря позволили обидеть.