Беглянка (сборник)
Шрифт:
Полагаю, у тебя сейчас очень беспокойный и странный период, со всеми этими посетителями. Должно быть, тяжело продолжать нормальную жизнь. Если у тебя появится свободная минутка, буду рада встрече. Так что, если окажешься в городе, приглашаю тебя в гости (в магазине говорят, ты теперь все товары заказываешь с доставкой на дом). Ты еще не была в моем новом – то есть заново отремонтированном и новом для меня – доме. Да и в моем старом доме, кстати, тоже – обычно я сама бегала к тебе в гости. И гораздо реже, чем хотелось бы. Всегда было столько дел. Приход-расход впустую наши расточает силы [42] .
42
Цитата из сонета Уильяма Вордсворта «Разные сонеты», часть первая, сонет 33: «Чрезмерен мир для нас: приход-расход / Впустую наши расточает силы» (пер. С. Сухарева).
Тесса, надеюсь, ты не подумаешь, что я суюсь не в свое дело, но Олли упомянул в письме, что связался с какими-то людьми из Штатов, которые занимаются исследованиями или чем-то в этом роде. Думаю, он тебе об этом сообщил. Не знаю, что за исследования он имеет в виду, но, должна признаться, когда я об этом прочла, у меня прямо кровь в жилах застыла. Сердцем чувствую, не стоит тебе отсюда уезжать – если ты и впрямь об этом подумываешь – туда, где ты никого не знаешь и где никто не считает тебя нормальным человеком или другом. Я просто решила, что стоит тебе об этом сказать.
И вот еще о чем хочу сказать, хотя и не знаю как. Дело вот в чем. Олли, безусловно, неплохой человек, но он способен оказывать воздействие на людей – если подумать, не только на женщин, но и на мужчин – и, скорее всего, сам это понимает, но просто не хочет брать на себя ответственность за свои поступки. Иными словами, не могу представить худшей судьбы, чем в него влюбиться. Похоже, он решил как-то объединить ваши усилия, чтобы написать статью, или провести эксперименты, или что там еще, так что будет вести себя очень добродушно и естественно, но, пожалуйста, не думай, что за таким поведением стоит нечто большее. Пожалуйста, не сердись, что я такое тебе пишу. Жду в гости.
Дорогая Нэнси,
пожалуйста, не волнуйся за меня. Олли все со мной обсудил. К тому моменту, как ты получишь это письмо, мы уже поженимся и, возможно, будем в Штатах. Жаль, что не увидела твой новый дом.
Дырка в голове
Холмы Центрального Мичигана покрыты дубовыми рощами. Нэнси занесло в эти места один-единственный раз, осенью шестьдесят восьмого, когда листва уже начала темнеть, но еще цеплялась за ветви. В привычных ее взгляду канадских лесах росло множество кленов, для которых осенние цвета – это красный и золотой. Более темные оттенки (ржавчины или темной вишни) дубовых листьев не поднимали ей настроение, даже в лучах солнца.
Частная клиника располагалась на совершенно лысом холме, вдалеке от городов и деревень или даже населенных ферм. Она занимала одно из тех зданий, которые в маленьких городках часто «переделывают»
Если кто-нибудь надумает сбежать – здесь даже спрятаться негде.
До болезни Уилфа такая мысль не пришла бы ей в голову – ну, или пришла бы не сразу.
Она припарковалась рядом с другими машинами, задаваясь вопросом, чьи они: персонала или посетителей? И много ли посетителей приезжает в такое удаленное место?
Нужно было взобраться по ступенькам к парадной двери, чтобы заметить указатель, который советовал заходить в боковую. Вблизи стало видно, что некоторые окна забраны решетками. Не эркеры (на которых тем не менее не было занавесок), а некоторые окна выше и ниже, в том числе и полуподвальные.
Дверь, в которую рекомендовалось входить, вела как раз на этот нижний уровень. Нэнси позвонила, затем постучала, снова попыталась звонить. Ей показалось, что звонок вполне исправен, но уверенности не было, поскольку внутри что-то гремело. Нэнси взялась за дверную ручку и, к своему удивлению (после решеток на окнах), смогла ее отворить. Она оказалась на пороге кухни, большой, суматошной больничной кухни, где множество работников мыли посуду и наводили порядок после обеда.
Кухонные окна стояли без занавесок. Все звуки отдавались эхом от высоких потолков; стены и шкафы были выкрашены белилами. При свете ясного осеннего дня горело несколько лампочек.
Ее, конечно, сразу заметили. Но никто, казалось, не торопился поздороваться и узнать, что ей нужно.
Кое-что еще показалось ей знакомым. Помимо того что на нее давили свет и шум, там витало то же ощущение, которое угнетало ее теперь в собственном доме, а тех, кто приходил к ней в дом, – тем более.
Ощущение некой странности, непоправимой, неизменной, от которой хочется себя защитить, насколько это возможно. Некоторые, приходя в такие места, сразу же сдаются, не зная, как себя защитить: они злятся или пугаются, таким нужно бежать.
С ней поравнялся мужчина в белом фартуке, толкавший тележку, на которой стоял мусорный бак. Нэнси не могла сказать, подошел он поздороваться или же оказался рядом случайно; как бы то ни было, он приветливо улыбнулся, так что она представилась и сообщила, по какому поводу приехала. Он выслушал, несколько раз кивнул, еще шире улыбнулся, а потом замотал головой, постукал пальцами по губам, давая понять, что лишен дара речи или связан запретом, как бывает в некоторых играх, – а потом налег на тележку и начал спускаться по пандусу в подвал.
Значит, пациент, а не работник. Наверное, пациенты, в меру их возможностей, здесь привлекаются к труду. Принято считать, что это полезно, – может, так и есть.
Наконец появился хоть кто-то из начальства: женщина, примерно ровесница Нэнси, одетая в темный костюм (на ней, в отличие от кухонного персонала, не было белого фартука), и Нэнси изложила ей суть дела. Что она получила письмо, где сообщалось, что один пациент – или, как там предпочитали говорить, проживающий – назвал ее в качестве контактного лица.