Беглянка

Манро Элис

— Не за что. Давай попьем кофе, а?! Я только что сварила. В Греции кофе очень крепкий, покрепче, чем я люблю. А вот хлеб — божественный. А спелые фиги, они удивительные. Посиди еще немного, посиди, пожалуйста. Не разрешай мне больше рассказывать. А что здесь нового? Как жизнь?

— Почти все время дождь шел.

— Вижу, вижу, — крикнула Сильвия из оборудованного под кухню угла большой комнаты. Наливая кофе, она решила, что промолчит насчет второго подарка, который привезла. Он не стоил ей ничего (лошадь стоила намного больше,

чем эта девочка могла себе представить!), это был всего лишь маленький красивый розовато-белый камушек, который она подобрала на дороге. «Это для Карлы, — сказала она своей подружке Мэгги, которая шла рядом. — Знаю, это глупо. Но я хочу, чтобы у нее был маленький кусочек этой страны».

Она уже рассказывала о Карле Мэгги и Сорайе, другой подруге, говорила, что присутствие этой девушки значит для нее все больше и больше, что какая-то незримая нить связывает их, и рассказала, как Карла утешала ее в те ужасные месяцы прошлой весной.

«Просто мне хотелось, чтобы кто-то свежий, полный здоровья появился в этом доме».

Мэгги и Сорайя неприятно посмеивались.

«Девушка всегда найдется, — сказала Сорайя, лениво потягиваясь, выпрямляя крепкие коричневые руки. А Мэгги сказала: „Все мы приходим к этому со временем. К увлечению девушками“.

Сильвии стало неприятно от этого устаревшего слова — увлечение.

„Может, все потому, что у нас с Леоном не было детей, — сказала она. — Это глупо. Смещение материнской любви“.

Но ее подруги стали говорить, что, может быть, и глупо, но все равно это любовь.

Но сегодня девушка вовсе не походила на ту Карлу, которую помнила Сильвия, это было совсем не то спокойное, беззаботное и доброе молодое существо, о котором она все время думала в Греции.

Ее едва ли интересовали подарки. Она вяло потянулась за чашкой кофе.

— Вот что бы тебе точно там понравилось, — с напором сказала Сильвия, — так это козы. Они там совсем маленькие, даже взрослые. Некоторые пятнистые, некоторые беленькие, они скачут там по горам, как… как духи этой страны.

Она искусственно засмеялась, не смогла удержаться:

— Я бы не удивилась, если бы на рожках у них были венки. Как твоя козочка? Я забыла, как ее зовут.

— Флора, — сказала Карла.

— Как Флора?

— Ее нет.

— Нет? Ты продала ее?

— Она исчезла. Мы не знаем, где она.

— Ой, прости. Прости меня. Но ведь она еще может вернуться?

Ответа не последовало. Сильвия заставила себя посмотреть на девушку и увидела, что ее глаза полны слез, лицо покрылось пятнами, и из-за этого она подурнела, как будто распухла от горя.

Карла не сделала ничего, чтобы укрыться от взгляда Сильвии. Закусив губу, она закрыла глаза и качалась взад и вперед, как бы в беззвучном вое, а потом жутко застонала. Она выла и рыдала, захлебывалась воздухом, слезы бежали по ее щекам, вытекали из ноздрей, и она начала неистово

искать, чем вытереться. Сильвия побежала и принесла охапку бумажных платков.

— Не волнуйся, возьми вот, все в порядке, — говорила она, соображая, что, может быть, правильнее было бы обнять девушку. Но у нее не было ни малейшего желания это делать, это могло только все испортить. Девушка могла почувствовать, что порыв Сильвии неискренен, что она просто напугана ее неожиданной реакцией.

Карла что-то сказала, а потом повторила.

— Ужасно, — сказала она. — Это ужасно.

— Вовсе нет. Мы все плачем иногда. Все в порядке, не волнуйся.

— Это ужасно.

Сильвия не могла избавиться от ощущения, что с каждой минутой этой ужасной сцены девушка становится все более обыкновенной, такой же, как те нудные студентки в ее кабинете. Некоторые из них плакали из-за оценок, и чаще всего это был просто тактический ход, неубедительное хныканье. Более редкими были настоящие водопады слез, исторгавшие на свет любовные истории, проблемы с родителями или беременность.

— Это же не из-за твоей козочки, да?!

— Нет, нет.

— Тебе лучше выпить воды.

Она дождалась, когда польется холодная, обдумывая, что еще может сказать или сделать. А когда вернулась к Карле, та уже почти успокоилась.

— Ну вот, — говорила Сильвия, пока Карла пила воду. — Так лучше?

— Да.

— Это не козочка. Тогда что?

— Я больше не вынесу, — сказала Карла.

Чего не вынесет?

Может быть, она про мужа?

Он злился на нее все время. Вел себя так, будто ненавидел ее. Она ничем не могла ему угодить. Жизнь с ним сводила ее с ума. Иногда она думала, что уже сошла с ума. Иногда — что он.

— Он ударил тебя, Карла?

Нет. Физически он ее не бил. Но он ненавидел ее. Он презирал ее. Он не выносил, когда она плачет, а она не могла удержаться от слез, потому что он злился на нее.

Она не знала, что делать.

— Мне кажется, ты знаешь, что делать, — сказала Сильвия.

— Уйти? Я бы ушла, если могла, — Карла снова начала всхлипывать. — Я бы все отдала, чтобы уйти. Я не могу. У меня нет денег. Мне некуда идти.

— Подожди. Подумай. Все ли так на самом деле? — Сильвия говорила как опытная советчица. — Разве у тебя нет родителей? Разве ты мне не говорила, что выросла в Кингстоне? Разве твоя семья не там?

Ее родители переехали в Британскую Колумбию. Они ненавидели Кларка. И им все равно, жива она или умерла.

Братья и сестры. Есть брат, на девять лет старше. Он женат и живет в Торонто. Ему тоже все равно. Кларк ему не нравился. А его жена — порядочная снобка.

— А ты когда-нибудь думала о женском приюте?

— Туда не принимают женщин, которых не били. Да и все вокруг об этом узнают, и это повредит нашему бизнесу.

Сильвия ласково улыбнулась:

— Разве время думать об этом?