Беглые в Новороссии
Шрифт:
Прошло две недели. Полковник начинал вопить о медленности наших допросов, доказывал, что мы рано бросили пытку...
В обед в нумере Панчуковского сходилась вся городская аристократия. Кушали, играли в карты, пили. Передавали слухи и о деле и об арестантах. Прокурор сообщал постоянно все новости о них: о чем они сегодня говорили, какие данные вновь сообщали.
– Жаль эту девушку,- говорил иногда прокурор,- она такая тихая, скромная, все плачет; и возлюбленный ее, кажется, малый смирный и жил прежде честно. Они, впрочем, назвались нам мужем и женою на допросе.
– Вот это забавно,- сказал Панчуковский.
– Да, вы не верите, мы собрали справки - и точно,
– Чудеса! как скоро успели!
– Зато их коновод, Милороденко этот, вам, Владимир Алексеич, настолько близкий,- существо непостижимое! Он во всем сознался: и в занятии контрабандой, и в связях с нахичеванскими фальшивыми монетчиками, а в грабеже ваших денег не сознается!
– Нельзя ли как, хоть одним глазом, посмотреть на этих арестантов? спрашивали прокурора частные посетители полковника.
– Меня одна дама просила на Милороденко взглянуть.
– Меня просила моя невеста взглянуть на эту девушку, нашу героиню!
– Нельзя, господа, нельзя теперь никак!
– А когда же?
– Дня через три можно.
– Слово? честное слово? Отчего же через три дня?
– Честное и благородное, вот вам моя рука; сам я и поведу. Им кончится тогда весь предварительный допрос. Туда же я, к вашим героям, посадил и нашего другого героя...
– Кого, кого?
– Пеночкина, дезертира, вы слыхали? Этого разбойника с Сиваша! Он на прошлой неделе взят под шинком Лысой Ганны и доставлен сюда, по соприкосновенности в главных преступлениях с нашим городом. Так я и его вместе с Милороденко и Левенчуку посадил. Им дан теперь лучший и надежнейший каземат во втором этаже, рядом с башнею. Небось не уйдут.
– Есть же что-нибудь еще новое о деньгах?
– Завтра преступникам последний допрос, сегодня они как-то взволнованы от моих розысков и просили их отложить. Завтра, завтра наутро все решится. Им поставится главная улика - жид Лейба из шинка Лысой Ганны. Он видел Милороденко и Левенчука в день их побега от полковника, и они ему показывали какой-то чемодан. По справкам и приметам это чемодан полковника.
– Так мне, выходит, еще ожидать?
– спрашивал полковник. Его начинало мучить; он чувствовал, что дело его гибнет.
– Дня два еще подождите, ведь дело идет не о десяти рублях. Сами будете и следить завтра за допросом и открытием вашей покражи.
Панчуковский со вздохом принял предложение прокурора, осведомился о городских удовольствиях того дня и узнал, что в городе в тот вечер был театр. Он взял билет и пошел туда почти нехотя.
Ему не очень весело сиделось в театре. Играли какой-то избитый водевиль. К нему подсел секретарь градоначальника, правовед и франт, пустота и неизвестно почему желавший казаться близоруким. "Что вы поделываете?" - спросил он. "Хочу выписать из-за границы себе на содержание итальянку". Острота эта пошла по театру.
В конце представления нежданно пронеслось между зрителями волнение. Вошел в партер бледный полицеймейстер-молдаванин. Окинув залу мутным взором, он не сел на свое место, а подошел сперва в первом ряду кресел к городскому голове, ему что-то сказал, голова сейчас оставил театр; потом полицеймейстер вошел в ложу градоначальника, куда уже перед тем по пути заходил, и с ним тотчас также уехал из театра.
– Что такое, что случилось?
– шушукались зрители,- пожар, что ли?
– Опять отличилась наша полиция: все главные арестанты бежали два часа назад из острога!
– ответил кто-то вполголоса в креслах.
Панчуковский вздрогнул,
– Они подняли половицу под нарами в каземате,- говорил, щурясь и лорнируя ложи, секретарь, слышавший разговор головы с полицеймейстером,распилив ее гвоздем из оконницы, стали каждую ночь опускаться под пол; между полом верхнего этажа и сводом нижнего проникли в башню, запертую у нас, как известно, в остроге за негодностью с давних пор, сошли по лестнице башни вниз, начали копаться под стену башни, прокопались под наружною оградою, и сегодня главные, а за ними и остальные ушли. Они копали нагишом, а землю в рубашках таскали и рассыпали под полами. Там вся команда рыщет теперь с фонарями; погоня поскакала...
– Кто убежал?
– спросил Панчуковский, еще не веря своим ушам.
Голос его дрожал. В глазах у него помутилось.
– Все главные воры и негодяи, Пеночкин, например, да и ваши-то... да-с... Милороденко и Левенчук, а с ними тоже и эта, знаете, полковник, женщина... Наш бедняк полицеймейстер совсем потерялся. Генерал велел поднять на ноги все городские полицейские силы...
Шумно разнеслась по городу ошеломляющая весть.
Панчуковский без памяти выскочил из театра. Извозчиков уже публика разобрала. Он почти побежал в свою гостиницу. По дороге, у одного освещенного дома он остановился перевести дух. Из полуоткрытого окна неслись звуки рояля. Пел чей-то приятный женский голос. У ворот стояла щегольская пролетка; кучер дремал, завернувшись в армяк.
– Чьи лошади?
– Учителя. А вам что?
– Какого?
– Головы-с...- ответил кучер, увидев на Панчуковском кокарду и приподнимая шапку.
– Кто ваш учитель?
– Михайлов, Иван Аполлоныч.
Панчуковского озадачило.
– Из Одессы? бывший студент? что у Шутовкина в том году жил?
– Так точно-с.
– A y кого это он? Квартира тут чья? Я что-то не разберу...
– Настасьи Васильевны-с, полковницы Панчуковской-с...
Панчуковский отскочил. Из окна в это время раздался голос.
– Софрон, ты тут? подавай.
– Сейчас.
Не помнил Панчуковский, как добежал до гостиницы.
"Так вот она, судьба-то, с кем жена моя сошлась!
– мыслил он.- Правду же, значит, говорят городские толки! И она явилась искать со мной сближения? Письма ко мне писала, а теперь справки против меня собирает! Процесс затевает"...
На столе в нумере гостиницы он застал письмо исправника.
"Не я, Владимир Алексеич, виноват, если вы сдались на здешние городские власти после того, как я вам поймал ваших похитителей, и не протестовали против того, что они в одном каземате соединили Левенчука, Милороденко и Пеночкина, уже сидевшего здесь в остроге и прежде бежавшего; в эти дни они обдумали и исполнили дерзкое небывалое дело. Полицеймей-стер тут кругом виноват. Но я опять предлагаю вам свои услуги. Теперь уже надо нам самим действовать! Из ближайшей подгородной корчмы мне сейчас донесли, что след бежавших показался по направлению к Дону, к гирлам, и именно к неводам купца Пустошнева. Там место самое глухое и удобное для скрытия. Держите это пока в строжайшем секрете; сейчас нанимайте тройку добрых лошадей, возьмите с собой оружие, выпросите себе у генерала жандарма в провожатые, переоденьтесь получше и спешите ночью же ко мне. Я вас буду ждать в стороне от большой дороги, у трех курганов, называемых могилою Трех братьев, на девятой версте. Посылаю с нарочным. Желаю от души успеть.