Беглые взгляды

Гальцова Елена Дмитриевна

Небольшое количество упоминаний о Германии, современное положение которой несомненно вызывает у Иванова большие опасения, компенсируется огромным количеством отсылок к русской культуре и политической жизни. Что касается политической жизни, то речь идет о воспоминаниях об эпохе революции, Гражданской войны и сопровождавшего их голода. Причем критика большевизма происходит в некоторых случаях буквально «по мотивам» рассматриваемых нами очерков. Так, среди прочих катастрофических образов герой «Распада атома» представляет себе следующую сцену, которая является почти дословным воспроизведением рассказа о Бироне из очерков «По Европе на автомобиле»:

Петра выпотрошат из гроба и с окурком в зубах прислонят к стенке Петропавловского собора под хохот красноармейцев, и ничего, не провалится Петропавловский собор (С. 30–31) [687] .

«Распад атома» — произведение о России, которая во всех смыслах «потеряна навсегда» для лирического героя. Его настроение логически следует из того, что охватило «автобиографического» беглого героя «Качки» на корабле: утрата России не означает, что будет приобретено что-то взамен. И если в цикле очерков «По Европе на автомобиле» Париж все-таки назывался «домом» и был совершенно четким пунктом окончания путешествия, то в «Распаде атома» Париж, где живет лирический герой, уже перестал быть «домом» — теперь это «чужой город» (С. 32).

687

Сравним с отрывком о Бироне: «От большевистского владычества сохранилась фотография: набальзамированная, высохшая кукла Бирона стоит во весь рост у стены: на голове немецкая каска, в провале рта — трубка, по бокам два хохочущих красноармейца» (С. 327).

В

«Распаде атома» возникает принципиально иное представление о движении в пространстве, которое само оказывается в движении. Продолжая традицию описания множественного пространства, в котором сливаются в единую поэтическую амальгаму и прошлое, и будущее, и пространства, удаленные друг от друга на расстояния, как это уже встречалось в очерках «По Европе на автомобиле», Г. Иванов в «Распаде атома» возводит этот прием в принцип своего поэтического письма. В результате возникает некая «мировая» полифония, сочетающая физические пространства (городов — Парижа, Петербурга/Петрограда, Лондона и др., стран — России, Франции, Германии, Америки и др. и обобщенных пространств — пустыни, океана и др.), литературные пространства (по большей части русской литературы — это Пушкин, Толстой, Гоголь, Лермонтов, Крученых и др., а также Гете, Монтерлан и др.), пространства грез и размышлений лирического героя. Литературный топос «блужданий по Парижу» (по-французски для их обозначения подходят и flaneries — беззаботные блуждания, и errances — блуждания, полные тревоги), широко распространенный во французской поэзии и литературе XIX века, интерпретируется Г. Ивановым в духе тошнотворной «качки»: движения по сути нет, но есть мертвящее повторение, и все оказывается подверженным тлену, гниению, «распаду».

Однако и здесь Иванов предлагает новую интерпретацию самого «распада»: эта «смертельная» категория преисполнена некой особой энергетикой: «неподвижное бессилие разрешится страшной взрывчатой силой» (С. 25) — по аналогии с атомом, который при своем распаде выделяет огромную энергию. Пространства «Распада атома» — это пространства, которые в конце концов взрываются, причем лирический герой пусть и отстраненно, но любуется картинами разрушения [688] . Механизм движения принципиально изменился. Если в очерках «По Европе на автомобиле» и в «Качке» Иванов связывал состояние души своих автобиографических героев с их перемещениями в пространстве (путешествие, бегство), то в «Распаде атома» изначальная стагнация разнообразных пространств приводит их самих во взрывообразное движение. Сам же лирический герой, при всей калейдоскопической множественности представленных им пространств, оказывается в роли неподвижного наблюдателя за катаклизмом: позиция довольно двусмысленная, ибо в ней сочетается, с одной стороны, антикоммунистическая и антинацистская тенденции, а с другой — явное любование энергией взрыва, энергией катастрофы.

688

Если в «Распаде атома» можно увидеть своеобразное преломление «литературы путешествий», то, разумеется, речь идет о «блужданиях души», о некоем духовном поиске, который, согласно автору, обречен краху, «распаду». Любопытным образом (как мы уже писали некоторое время назад в нашей статье о «литературных встречах» Одоевцевой и Иванова с французским писателем Жоржем Батаем) в «Распаде атома» обнаруживаются переклички с написанной в 1935 году повестью Жоржа Батая «Небесная синь» (Le Bleu du ciel): см.: Гольцова Е.На грани сюрреализма. Франко-российские литературные встречи: Жорж Батай, Ирина Одоевцева и Георгий Иванов // Сюрреализм и авангард. М.: ГИТИС, 1999. С. 105–126.

Очерки Г. Иванова «По Европе на автомобиле» служат своеобразным «проявителем» специфических черт прозы поэта в 1930-е годы, и в особенности «Распада атома». Жанр очерков давал автору достаточно большую свободу для представления самых разнообразных пространств, чередование которых хотя и определялось маршрутом путешествия, но не было задано им со всей жесткостью; это позволяло совершать свободные экскурсы в прошлое, упоминать о других пространствах, а также переходить к лирическим размышлениям. В своих очерках Иванов часто предается размышлениям или воспоминаниям, которые связаны с главной темой путешествия через поэтические ассоциации, — их произвольность отдаленно напоминает структуры романа Марселя Пруста.

Особую роль в очерках играет динамика путешествия, которая связывается поэтом с конкретными обстоятельствами поездки на автомобиле. Как мы показали, в некоторых случаях скорость езды и быстрая смена впечатлений оказываются в прямой зависимости друг от друга. Стремительная езда в очерках «По Европе на автомобиле» обладает совершенно четкой целью: изучение русского нацизма в Берлине и возвращение в Париж. Четкости цели соответствует и определенный энтузиазм в описании пространств, будь то сатирическое описание «Ронда» или описание различных городов современной Г. Иванову Германии. В этом смысле описание путешествия оказывается полной противоположностью бегству из России, о котором Г. Иванов пишет приблизительно в ту же самую эпоху в рассказе «Качка», где бегство оказывается стагнацией, «качкой». Отсутствие энергии «автобиографического» героя в описании осуществленной эмиграции отражается и в воспоминаниях на страницах очерка «По Европе на автомобиле».

Политическая доминанта очерков переходит в «Распад атома», несмотря на то что автор убирает прямые политические оценки из окончательного текста своей «поэмы в прозе». Можно сказать, что лирический герой «Распада атома» лихорадочно блуждает по «реальным» и «вымышленным» пространствам, быстро сменяющим друг друга, подобно тому, как сменяли друг друга пространства Германии в упомянутых эпизодах быстрой езды из очерков «По Европе на автомобиле». Но эта быстрая смена в «Распаде атома» должна воплощать не динамику, а статику — наподобие статики «качки», которая передает тревожное состояние лирического героя. Состояние гниения, «распада» может быть исполнено некой энергии благодаря одному из значений слова «распад» в словосочетании «распад атома», где «распад» высвобождает энергию взрыва. При этом сама проза Г. Иванова выстраивается по принципиально новым законам. Он называет «Распад атома» «поэмой в прозе», намекая, с одной стороны, на знаменитую «поэму» Гоголя «Мертвые души» с заключительным образом России как «птицы-тройки», которая несется неизвестно куда, а с другой — настаивая на поэтической свободе в построении прозы, свободной от повествовании. Ассоциативный поэтический ряд оказывается подчинен некоему смысловому и образному ритму (наряду, разумеется, и с разнообразными элементами стихотворной ритмики), выраженному как в определенной соизмеримости между собой фрагментов, так и в обилии лейтмотивов; и вместе с тем этот ряд оказывается, при всей своей выстроенности, принципиально открытым, как бы незавершенным. В этом смысле Георгий Иванов — читавший и Пруста [689] , и Джойса, и, по всей вероятности, Жоржа Батая [690] , которые, каждый по-своему, преобразовывали традиционное повествование, стремится создать свой специфический «жанр», за пределами существующих литературных жанров.

689

«Появление Пруста в литературе — похоже на открытие радия в химии. Найден новый, неизученный, не похожий ни на что элемент. Действие его на окружающее таинственно — необыкновенная сила разрушения, необыкновенная благотворная сила», — писал Г. Иванов в 1930 году (Анкета о Прусте // Числа (Париж). 1930. № 1. С. 272).

690

См. упомянутую выше нашу статью. К этому можно добавить указание если не на влияние, то на несомненную параллель между прозой Г. Иванова и Г. Миллера. Впрочем, от влияния Миллера Иванов категорически открещивался в письме В. Маркову по поводу «Распада атома»: «Никакого Миллера я и не нюхал, когда его писал — Миллер у нас появился в 1939 году, а Атом (указано на поел. Странице) написан в 1937 г. Я считаю его поэмой и содержание его религиозным» ( Ivanov G., Odojevceva I.Briefe an Vladimir Markov. 1955–1958. Mit einer Einleitung / Hg. von Hans Rothe. K"oln; Weimar; Wien, 1994. S. 69).

Елена Гальцова (Москва)

«Откуда у хлопца испанская грусть?»

«Свое» и «чужое» в советских очерках об Испании 1930-х годов

I. «Свое» и «чужое» в советских путевых очерках. Предмет изучения и постановка вопроса

В 1926 году, за десять лет до того, когда разразившаяся в Испании Гражданская война оказалась в центре внимания мировой

общественности, поэт Михаил Светлов написал, пожалуй, самое известное советское стихотворение об Испании «Гренада», цитата из которого послужила заглавием для настоящего исследования. Во время Гражданской войны это стихотворение расценивалось как удивительное прозрение, оно было положено на музыку и стало своего рода гимном советских воинов в Испании. Да и сегодня многие связывают его с испанской Гражданской войной, хотя речь в нем идет об украинском красноармейце времен Гражданской войны в России, охваченном необъяснимой страстью к испанской провинции Гранада:

Мы ехали шагом, Мы мчались в боях, И «Яблочко»-песню Держали в зубах. […] Но песню иную О дальней земле Возил мой приятель С собою в седле. Он пел, озирая Родные края: «Гренада, Гренада, Гренада моя!» Он песенку эту Твердил наизусть… Откуда у хлопца Испанская грусть? [691]

Мотив открытия чего-то чужого в собственной личности и влечения к этому чужому — в данном случае к «прекрасной иностранке» [692] по имени Гранада — приводит стихотворение Светлова в соприкосновение с жанром путевых записок. Стремление к «другому», которое, кажется, образует недостающую или утерянную часть «своего» [693] , побуждает субъекта рваться на чужбину и является исходной точкой и лейтмотивом многих травелогов, предметом которых остаются добровольные путешествия [694] . Человек отправляется в путешествие на чужбину и пытается описать ее в тексте. Тем, что он ее описывает, то есть организует согласно определенным, ему свойственнымструктурам, он (снова) присваивает ее. В дороге путешественник постоянно захвачен поиском того, чего у него нет на родине: познания, или искупления, или потерянного рая, «то есть некоего рода обогащения, которое кажущийся замкнутым круг выезда и возвращения на родину действительно размыкает и увеличивает до растущей спирали» [695] . С другой стороны, речь идет и о том, чтобы найти свое место на чужбине, войти в ситуацию и вновь обрести себя в ней в новом культурном контексте, — то есть о самоутверждении субъекта, которое может состояться или же нет [696] . Тем самым в тексте, описывающем путешествие, обнаруживается движение, идущее в двух направлениях: «чужое» привносится внутрь, а «свое» распространяется наружу.

691

Светлов М.Стихотворения и поэмы. М.; Л.: Советский писатель, 1966. С. 106–109. Здесь с. 106 и след. (Далее — Светлов М.Стихотворения и поэмы). В отличие от общепринятого названия города Гранада, Светлов пользовался словом «Гренада», прочно вошедшим в советскую литературу (примеч. пер.).

692

Михайлик Е.«Гренада» Михаила Светлова: откуда у хлопца испанская грусть? // Новое литературное обозрение. 2005. № 75. С. 242–252. Здесь с. 248.

693

Как известно, отношение между «своим» и «чужим» является темой, широко дискутируемой в социологии и культурологии, описываемой в различных теориях различным образом и с помощью различных понятий. Так, Юрий Лотман говорит о семиосфере, которая осознается в противоположении другим сферам, конструируемым ею с этой целью: «Осознать себя в культурно-семиотическом отношении — значит осознать свою специфику, свою противопоставленность другим сферам. […] Поскольку граница — необходимая часть семиосферы, семиосфера нуждается в „неорганизованном“ внешнем окружении и конструирует его себе в случае отсутствия. Культура создает не только свою внутреннюю организацию, но и свой тип внешней дезорганизации» ( Лотман Ю.О семиосфере // Труды по знаковым системам. XVII (1984). С. 5–23. Здесь С. 11). В теории систем речь идет о системах и их окружениях, взаимно утверждающих друг друга: системы «конституируются посредством отделения от окружающего мира, стабилизируя релевантную дифференциацию между системой и окружающим: для этого необходимо, чтобы система создала „фильтры“, которые определяют релевантные точки зрения и упорядочивают преференции. […] Посредством селективной обработки информации система формируется как внутренняя модель внешнего мира» ( Willke Helmut.Funktionen und Konstitutionsbedingungen des normativen Systems der Gruppe // K"olner Zeitschrift f"ur Soziologie und Sozialpsychologie 1 (1976). S. 426–450. Здесь S. 426 и след.).

694

Другие формы путешествия, такие как изгнание или миграция, здесь рассматриваться не будут.

695

Wolfzettel Friedrich.Zum Problem mythischer Strukturen im Reisebericht // Ders. Reiseberichte und mythische Struktur. Romanistische Aufs"atze 1983–2003. Stuttgart: Steiner, 2003. S. 11–38. Hier S. 17.

696

Ср.: F"ahnders Walter, Plath Nils, Zahn Inka.Einleitung // Berlin, Paris, Moskau. Reiseliteratur und die Metropolen / Hg. Walter F"ahnders / Nils Plath / Hendrik Weber/Inka Zahn. Bielefeld: Aisthesis, 2005. S. 9–29. Hier S. 16. Далее — F"ahnders /Plath / Zahn.Einleitung.

Если взять за основу широкое определение литературы путешествий [697] , то к этому жанру следовало бы отнести и «Гренаду», так как здесь в известной степени поездка по России времен Гражданской войны если и не совершается ради путешествия как такового, то служит постоянной темой [698] . В дальнейшем мы не будем рассматривать фикциональные тексты, подобные этому стихотворению (возможно, лишь в самом конце вернемся к «Гренаде»). Предмет настоящей работы определяется более узким понятием «путевого очерка», определяемого как «языковое изображение аутентичного путешествия» [699] : речь пойдет о пяти путевых очерках трех советских авторов, написанных между 1929 и 1938 годами и рассказывающих об их реальных путешествиях в Испанию: «Письмах об Испании» Льва Никулина, «Испании» и «Испанских репортажах» Ильи Эренбурга и об «Испанской весне» и «Испанском дневнике» Михаила Кольцова. На примере этих текстов будут рассмотрены три различные стадии изменения «взгляда» путешественника на описываемое и его понимания собственной задачи, а также связанные с этим функции жанра литературы путешествия в целом. Особое внимание будет уделено вопросу о том, в какой степени новая функция жанра определяет использование в рассматриваемых текстах стереотипов и их внутритекстовые функции.

697

Ibid. S. 14: «Принятое прежде общее определение в равной степени относит к „литературе путешествий“ основанные на фактах и вымышленные тексты, подразумевая под этим путеводители и карманные книги путешественника, научные и научно-популярные описания, дневники путешественников, отчеты и описания в журналах, а также ежедневные газеты, романы и повести, в которых присутствует тема путешествия, а герои отправляются в путешествия или о них рассказывают».

698

Светлов М.Стихотворения и поэмы. С. 106 и след.

699

Brenner Peter J.Einleitung I IDer Reisebericht. Die Entwicklung einer Gattung in der deutschen Literatur / Hg. Ders. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1989. S. 7–13. Hier S. 9. К проблеме введения критерия для определения жанра из области внетекстовой реальности см.: Fuchs Anne, Harden Theo.Vorwort // Reisen im Diskurs. Modelle der literarischen Fremderfahrung von den Pilgerberichten bis zur Postmoderne / Hg. Anne Fuchs / Theo Harden. Heidelberg: Universit"atsverlag G. Winter, 1995. S. XI; F"ahnders / Plath / Zahn.Einleitung. S. 15f. — с многочисленными дальнейшими указаниями.