Беглые взгляды

Гальцова Елена Дмитриевна

В советской литературе конца 1920-х — начала 1930-х годов были распространены путевые очерки, написанные по поручению правительства. Те советские писатели, которым при Сталине был разрешен выезд за границу — в том числе Никулин, Кольцов и Эренбург, — посещали в основном Западную Европу и сравнивали существовавшие там политические и общественные системы со своей, чтобы таким образом осмыслить драматические изменения в собственной стране, увидеть «свое» в зеркале «чужого», а затем вернуться к «своему» и утвердить его ценность. Их изображения отмечены сильной претензией на объективность, которая с самого начала отмечает жанр путевых очерков и в соотношении с субъективной стороной текстов во многом определяет специфику жанра [700] .

700

F"ahnders / Plath / Zahn.Einleitung. S. 15f.

Здесь мне хотелось бы, не вникая в общую проблематику основных понятий «объективность» и «субъективность» в путевом очерке [701] , указать на отдельные аспекты этой

проблематики, важные для советского путевого очерка и характерные для него.

В статье «Описание и знание. Размышления об изменении функции дескрипции во французском путевом очерке» Фридрих Вольфцетгель прослеживает, каким образом при переходе от классического к романтическому путевому очерку при сохраняющейся потребности в объективности центр тяжести смещается с описания увиденного на ощущение пережитого, пока субъективный момент не усиливается до такой степени, что описываемые объекты становятся лишь символами определенных идей, символами, которые путешественник (как заместитель читателя) должен расшифровать:

701

Ср.: WolfzetteI Friedrich.Beschreiben und Wissen. "Uberlegungen zum Funktionswandel der Deskription im franz"osischen Reisebericht // Ders. Reiseberichte und mythische Struktur. Romanistische Aufs"atze 1983–2003. Stuttgart: Steiner, 2003. S. 58–73. Hier S. 58ff. Далее — Wolfzettel Friedrich.Beschreiben und Wissen.

Смена парадигмы, которая […] ведет к изменению функции описания, осуществляется постепенно. […] По мере того, как центр тяжести переходит от субъективного восприятия происходящего к субъективной рефлексии по поводу увиденного, анализ «сенсации» занимает место дескрипции; зрительное «переживание» вытесняет изначально информативную функцию путевого очерка [702] .

Каждая значимая деталь может быть интерпретирована. Относительно последовательной наррации путевого очерка это означает, что ряд отдельных картин соединятся в одном многозначном образе, что гарантирует познавательно-теоретическую ценность каждого отдельного описания. Топография, флора, климат, раса, обычаи, облачения, искусство и исторические свидетельства — все эти примеры подтверждают […] «идею» культуры и страны [703] .

Простое описание без игры воображения, заставляющего вещи говорить, немыслимо в такой перспективе, «d'ecryptage» […] не допускает описания без толкования… [704]

702

Ibid. S. 68f.

703

Wolfzettel Friedrich.Beschreiben und Wissen. S. 67.

704

Ibid.

Как будет показано ниже, результаты этого процесса можно наблюдать и в более поздних путевых очерках XX века. Рост субъективности в очерках этого времени связан с тем, что «чужбина» в период усиливающейся мобильности все реже открывается впервые, все чаще является уже знакомой и изъезженной [705] . Современный путевой очерк больше не описывает неизвестную чужбину, но пытается исходить из уже имеющихся представлений о чужих краях и демонстрировать, «каковы они в действительности». Вместе с тем характерная для путешественника беглость взгляда ведет к тому, что существующие в его сознании установки и стереотипы [706] предопределяют его восприятие «чужого», утверждаясь и закрепляясь в путевом очерке. Таким образом, современная «критическая» путевая отчетность идентифицирует и отвергает одни расхожие стереотипы как таковые, другие же использует и внедряет. Поэтому при анализе путевых отчетов возникает вопрос, можно ли выявить причины и закономерности отбора отвергаемых и используемых стереотипов. Во всяком случае, ответ на этот вопрос усложняется общей методологической проблемой изучения стереотипов, которую М. Флейшер характеризует следующим образом:

705

Ср.: Jost Herbert.Selbst-Verwirklichung und Seelensuche. Zur Bedeutung des Reiseberichts im Zeitalter des Massentourismus // Der Reisebericht. Die Entwicklung einer Gattung in der deutschen Literatur / Hg. Peter J. Brenner. Frankftirt am Main: Suhrkamp, 1989. S. 490–507.

706

При употреблении понятия «стереотип» я опираюсь на следующую дефиницию М. Флейшера: «…стереотипами являются наблюдаемые конструктивные совпадения и конвергенции, регулируемые и внедренные /в сознание/ вероятностью, обусловленные культурой. Эти высказывания когнитивно типизированы и типизируют на основании не-научных критериев с целью функционального, дискурсивно определяемого и дискурсивно направленного обобщения в данном проявлении культуры. Им требуется двойная легитимация: они должны часто встречаться и, соответственно, быть легко узнаваемыми, а также выполнять функции укрепления, отграничивания или дифференциации системы» ( Fleischer Michael.Stereotype und Normative aus der Perspektive der Systemtheorie // Wiener Slawistischer Almanach 37 [1996]. S. 149–188. Hier S. 180).

Изучение стереотипов отличается известной бинарностью, которая влечет за собой методологически проблематичное свойство в том смысле, что исследователь сам должен решать, что является стереотипом, то есть сам определяет масштаб и основание для восприятия чего-либо в качестве стереотипа. Но этот масштаб выводится не из анализа культурной системы,а со всей очевидностью из семантического пространства того культурного проявления,к которому относится сам исследователь. Так возникает проблема объект-субъект. Поэтому необходимо искать методы, которые создают

эмпирическое основание для определения статуса и видов проявления стереотипов и позволяют исключить субъективные решения или оценки [707] .

707

Ibid. S. 150.

Конкретное отражение общих признаков нового путевого очерка в советских путевых заметках 1930-х годов обусловлено пропагандистской функцией этих текстов. Советские путешественники фиксировали своим беглым выборочным взглядом только те объекты, которые они хотели и должны были видеть [708] , и наполняли их идеологически заданным содержанием. В известном смысле, их путевые заметки не порывали с традицией изображения Европы в русской литературе [709] и были отмечены уже упомянутым стремлением противостоять расхожим предубеждениям и клише, чтобы показать Европу такой, «какова она в действительности» [710] . Однако уровень объективности и правдивости их впечатлений советские читатели все равно не могли проверить: границы Советского Союза были на замке и чужие края вновь превращались для большинства советских граждан в terra incognita.

708

Ср.: Ponomarev Evgenij.Pariser Reiseffihrer // Fl"uchtige Blicke. Relekt"uren russischer Reisetexte des 20. Jahrhunderts / Hg. von W.-S. Kissel unter Mitarbeit von Ch. G"olz. Bielefeld: Aisthesis, 2009. S. 471–517.

709

Ср.: Ponomarev Evgenij.Die Geographie der Revolution // Berlin, Paris, Moskau. Reiseliteratur und die Metropolen / Hg. Walter F"ahnders / Nils Plath / Hendrik Weber / Inka Zahn. Bielefeld: Aisthesis, 2005. S. 191–209. Hier S. 191ff.

710

Об этом стремлении особенно свидетельствует название путевого очерка Никулина «Письма об Испании», несущего в себе полемический потенциал. Этот очерк повторяет название изданного Василием Боткиным в 1845 году первого посвященного этой стране объемного произведения на русском языке, считавшегося образцовым до XX века главным справочным пособием об Испании, хотя Боткин, несмотря на сразу заявленное им намерение разрушить стереотипное восприятие Испании, неизбежно создал новые клише (ср.: Алексеев М.Очерки испано-русских литературных отношений XVI–XIX веков. Л.: Издательство Ленинградского университета, 1964. С. 171–206). Новые «письма об Испании», со своей стороны, были призваны опровергнуть эти клише и наконец показать советскому читателю «настоящую Испанию».

Относительно Испании в этой связи следует добавить, что и в досталинской России об этой стране было известно сравнительно немного. В отличие от Франции или Германии, Испания не принадлежала к числу главных интересов русских путешественников XVIII, XIX и начала XX века. Русско-испанские культурные отношения на протяжении всей истории имели скорее спорадический характер; в русской литературе господствовал заимствованный в основном из французской литературы недифференцированный, очень стереотипный образ экзотической Испании — страны плаща и шпаги, серенад и кастаньет [711] . Когда в 1920-е годы советская литература путешествий получила большое распространение, Испания тоже оказалась в поле зрения некоторых авторов — например, Льва Никулина; однако в достойную цель путешествия ее превратила лишь буржуазная революция 1931 года и затем в основном Гражданская война 1936–1939 годов.

711

Ср., например, у Пушкина «Я здесь, Инезилья»: Пушкин А. С.Собр. соч.: В 10 т. М.: Художественная литература. Т. 2. С. 242; или «Ночной зефир струит эфир» (Там же. Т. 1. С. 244). См. также: Прутков Козьма.Сочинения. М.: Правда, 1982. С. 55.

С хронологической точки зрения тексты, о которых пойдет речь, отмечают три различные фазы развития советской литературы об этой стране. «Письма об Испании» Льва Никулина появились еще до исторических событий, привлекших интерес советской общественности к Испании. «Испания» Ильи Эренбурга и «Испанская весна» Михаила Кольцова отражают реакцию на революцию 1931 года. «Испанские репортажи» Эренбурга и «Испанский дневник» Кольцова, по сути дела, представляют собой собрания репортажей о Гражданской войне, написанные для советской прессы.

Общее направление развития советской публицистики об Испании 1930-х годов можно обозначить как движение от путевого очерка через политический репортаж к военному. Это развитие было связано со сменой перспектив в литературе об Испании; в своих наблюдениях и отчетах авторы уже не выдерживали внутреннюю дистанцию путешественника, но должны были чувствовать (и чувствовали) себя помощниками и советчиками революционного испанского народа. В связи с этим изменился их взгляд, увиденное рассматривалось с другой точки зрения и наполнялось другим содержанием. Возникали интересные смешанные формы путевого, политического и военного очерка, особенности которых в дальнейшем будут описаны подробнее.

Пропагандистская функция очерков сохраняется в ходе этого развития и сосуществует с информативной, первичной для «классического» путевого отчета [712] . В дальнейшем будет рассмотрен вопрос о том, как пропагандистская функция в том или ином случае воздействует на существующие стереотипы при изображении «чужого», какие старые стереотипы об Испании сохраняются в новой функции, как они модифицируются в случае их использования и какие стереотипы создаются вновь и вводятся в обращение. На основе этого анализа будут установлены некоторые устойчивые признаки советского очерка об Испании 1930-х годов.

712

Wolfzettel Friedrich.Beschreiben und Wissen. S. 60.