Бегство (Ветка Палестины - 3)
Шрифт:
– Я не принимаю государства, которое глумление над слабым считает нормальным явлением... Что-что?! Я не анархист!.. Начнем с информационных и юридических "гмахов". С добрых дел. Как иначе объединить олим? Другого пути нет. Объединим, пойдем дальше...
Кто спрашивал, какова истина на дне колодца? Вот она!... Считается, мы, "совки", привычны к тому, что нас обманывают, грабят, шельмуют, стравливают друг с другом. Иного и не знали. Смолчим и здесь, разобщенные, перессорившиеся. Но мы прибыли из другой России. Из другой России! Той, которая, на наших глазах, вышла на улицы и заставила отступить танки. Не забудем об этом!.. Свободная Россия - наша духовная "Эзра"!
Аплодировали
– Когда Сашу судили, всю улицу Бен Иегуда доставили в суд!
– зашумел народ.
– А тут и прорвавшимся на сцену хотят заткнуть рот... Суд без допроса свидетелей - не суд!
Как Дов не отговаривал энтузиастов, решили продолжить судебный процесс на следующий день.
Но Эли был уже у выхода. Вздохнул облегченно, ежась от ночной льдистой прохлады Иерусалима. Стрельнул у прохожего сигарету, задымил. Ждал Дова, попрощаться.
Наконец, Дов появился. Разглядев в полумраке Эли, воскликнул:
– Эли, спешу! Подежурь с полчасика! У тебя свои колеса?.. Ну, бывай!
Эли чертыхнулся и, растерев сигарету подошвой, отравился обратно. Навстречу бежала встревоженная чем-то Руфь, никого не замечая и размахивая объемистой кошелкой -"всехней кормилицей".
– Дов!
– крикнула она. Голос напряженный, горячий.
– У меня мотор не заводится. Не взглянешь?
Дов уже отъезжал, фары зажег. Затормозил круто, тормоза скрипнули. Вышел из машины, поглядел на разлохмаченную Руфь, протянул весело:
– "Пта-ашка"! Зачем одной семье две машины. Садись в мою.
Руфь вздрогнула от неожиданности и, без промедления, села к Дову. Они умчались, исчезли в набиравшей силу южной ночи, а Эли все еще смотрел вслед со смешанным чувством радости за Руфь, и острой полынной тоски, от которой у него увлажнились глаза. Потом вытер платком руки и лицо, прислушиваясь к возгласам из кинотеатра. Подумал: - Слава Богу, пронесло... И тут увидел своего Ёнчика. Эли как током пронзило: - Ёнчик?! Где ты был так поздно?!..
На лице Ёнчика появилось выражение ужаса. Он бросился назад. Эли за ним. У одной из машин Ёнчика ждал знакомый парень из поселения, с которым, видно, он и приехал. Ёнчик подлетел к парню, схватил его за руку в испуге, словно за ним бежал не дед, а бешеная собака.
Они умчались. Осталась лишь слабая гарь от выхлопа, а Эли все еще не мог придти в себя. "Он был тут?! Не заметил. Темно совсем... Ёнчик один на дороге - ужас!"
Все следующее утро Эли провел в поселении, ждал Ёнчика у школы. Бросился к нему. Протянул к Ёнчику руки, горячо, захлебываясь словами, объяснял, что вчера его назначили адвокатом. Это такая роль. Ты же знаешь! Как в театре. Говоришь не свое, не то, что думаешь, а произносишь роль.
Ёнчик отпрянул, прижимая подмышкой свой голубой рюкзачок, подаренный дедом, и выкрикнул с необычной для него злой яростью:
– Ты!.. Ты хуже отца в сто раз!
– И рванулся мимо. Эли догнал его почти у самого дома.
– Ты считаешь, что я не прав?!
– Он еще спрашивает!
– Тогда объясни. Ты сам страдаешь от жестокости, ты не можешь быть жестоким... Прости меня.
– И испугался так, что спина взмокла: уйдет... Хочешь, встану на колени, Енчик?! Перед всеми, кто обижен...
– Не унижайся, дед!
– Шмыгнул носом. Взглянул на деда с состраданием, сказал спокойнее: - Бывай!
– И шмыгнул в дверь.
Эли понял: не все пропало. Завтра увидит Дова на этом дурацком игрище и потребует ключи от собственного
– Ну, так до завтра, Ёнчик!
Глава 11 (34)
ПЛАЧ НА РЕКАХ ВАВИЛОНСКИХ.
Дов был занят, ответил Саше по телефону, что на суд не поедет.
– Не знаешь, что теперь будет? Плач на реках вавилонских! Три часа стона и проклятий. У меня подымется давление, вот и весь результат. Извини, Сашок!
Но Саша настаивал: - Ты закоперщик, Дов, сказал, не имеешь права бросить людей на полдороге...
Уговорил, в конце-концов. Чего не ожидал Дов, и Эли явился. Не отходил от Дова, пока тот не пообещал ему сегодня же начать в коттедже-модели освежающий ремонт и через две недели вручить ключ. На сцену Дов не пошел. Его и не упрашивали. Уселся у выхода. Ждал крика, слез, проклятий - бедлама. Но бедлама не было. Выбирали руководителей общины русского еврейства. Шумно выбирали. С отводами, С протестами. Чтоб к нравственному возрождению не призывали пройдохи, прилипалы! Оголтелые лжецы - "капуцины".
Здесь, у выхода, и отыскал Дова директор кинотеатра. Вручил записку. "Звонили из Кирьят Када. Горит дом "амуты".
На улице ветрило разгулялось, словно льда за шиворот кинули.
– Сразу прикончить нас не удалось, так добивают, суки!
– бросил Дов Саше, выскочившему следом. Саша нырнул в его машину.
Ночное шоссе было пустынным. Мчались около часа. Лицо Дова было невозмутимым, будто ничего особенного не произошло. Лишь когда на перекрестке, у Лода, перегородил им дорогу грузовик, высунувшийся на красный свет, Дов выскочил из машины и так заорал на шофера грузовика "ЗонА!" "Зона-маньяк"!, что Саша втянул голову в плечи: "зона" - проститутка, да "зона-маньяк" были типовым ругательством израильских шоферов. Обычно Дов до этого не опускался. Особенно при Саше. Обруганный водитель отозвался... писклявым женским голосом. Дов аж крякнул с досады, вернулся к своей машине. Саша, напротив, подошел к девчонке в армейском берете и стал объяснять ей, что она не думает, что делает. Едет на красный свет, ни с кем не считаясь. Так можно погибнуть. И убить других. Так нельзя жить...
– Он говорил еще что-то, взволнованно говорил, не переставая. Дов оглянулся нетерпеливо. В желтоватом луче фары сверкали на щеке Саши слезы.
"Э!
– понял Дов.
– Он свое выплакивает..."
Проскочили Лод, не обращая внимание на рев и цветные огни "Боингов", идущих над самой головой на посадку. Перед мысленным взором Дова
по-прежнему тянулись к небу оранжевые языки пламени над гордостью "амуты" - первым готовым коттеджем - домом Эли и Курта Розенберга. Двухэтажный белый коттедж высился там, среди строительных траншей и канав, как замок Давида в Иерусалиме, окруженный рвом...
Когда "замок" объявили моделью, жители гостиницы "Sunlon" потянулись сюда, как в музей. Задерживались, с восхищением глядя на празднично яркую крышу небесной голубизны, ощупывали стены из добротного американского стройматериала - шингляса. ("И где это такой достали?!") Тысячи людей прошли через гостиную с люстрой - "стеклянным водопадом", спальни со встроенными в стены шкафами, кухню с блестевшей, как зеркало, мойкой; заглядывали на обоих этажах в уборные с кафельными полами. Измучившиеся в мечтах о своем доме несчастные пасынки России вдыхали ободряющий запах побелки, гладили никелированные ручки, медные краны, будто живые существа. Ни одна ручка, ни один кран не были повреждены...