Бегство (Ветка Палестины - 3)
Шрифт:
Глава 6. "ГЛАВНОЕ - СОХРАНИТЬ СОБСТВЕННОЕ Я..."
– Господин Герасимов! Эли!
– прокричала уходившей кожаной спине дежурная по отелю "Sunton", в которой расселили олим из России.
– Вас ищет господин Дов Гур! Пожалуйста, вот телефон!
– Элиезер... который австралиец?
– хрипло басила трубка.
– Ты уже всю Святую землю подмел? Или что осталось?
– Тут грязищи еще на два поколения, - раздраженно ответил Эли. Из трубки донеслись хлюпающие звуки, вроде там плакали или смеялись.
– Ты, значит, Элиезер Оптимистенко?.. Почему так думаю?
– И снова в трубке похлюпало: - Элиезер... как тебя? Гераськин? Герр Асим? Или как еще?
– Герасимов!
– сердито поправил Эли.
– Извини, Элиезер, - продолжала трубка весело.
– В Нью-Йорке, на "Острове слез", все длинные фамилии обрубили. Все Рубинштейны с тех пор Руби, а Геффеншеферы - Ге.
– Я приехал не на "Остров слез"!
– отрезал Эли, который не терпел амикошонства. А, тем более, "тыканья" работодателей, которых надо сразу ставить на место.
– Если у вас ко мне дело, слушаю вас, господин Дов Гур... Если угодно, зовите меня, как все, Эли!
– Эли, - пророкотала трубка сдержаннее.
– Мне про тебя говорил мой брат, Наум Гур. Знаешь Наума?
– Однажды имел честь полемизировать. Дов ответил не сразу. Наконец, произнес удовлетворенно:
– Годится!.. Что годится? Человек, видать, интеллигентный. С Наумом собачился, клочья летели, а говоришь "полемизировали..." Так что, все годится! И то, что ты Оптимистенко, годится, и то, что интеллигентный... Работа нужна?
Эли скрестил два пальца на руке: "Теперь спросит "Эйзе гил?", и все! Целый год на том все разговоры о работе кончались: "Какой возраст?" Вроде как раба нанимают - мышцы щупают..." Пронесло, не спросил.
– Года на два-три работа, ежели выживешь, - продолжал Дов Гур.
– А если н-не выживу?
– воскликнул Эли радостно ("На два-три года все же!").
– Похороны за счет фирмы "Дов Гур инкорпорейшен". Эли повертел трубку около уха, привыкая к заманчивому предложению, и бросился к лифту, обрадовать жену.
Увы, по адресу, записанному на листке, не оказалось ни редакции, ни издательства - чуда не было! Эли потускнел, глядя на полинялую вывеску строительной фирмы, которую отвинчивал какой-то араб в белом бурнусе. Морской ветер обдавал неуютной зимней сыростью.Косой дождь стучал по стеклам безрадостно. Араб подставил под капли ладонь, улыбался. Подтвердил, Дов Гур - тут-тут!
"Что будет, то будет, - решил Эли.
– Пойду хоть арабом. Нет, арабом не возьмут: "Эйзе гил?"
Навстречу Эли поднялся из-за письменного стола, заваленного мятыми кальками, плотный мужичина. Краснорожий. "Ну, и бурбон!" За свое журналистское мотание по России Эли не раз встречался с подобными экземплярами; вряд ли б удивился, если бы из-за стола вылез крокодил и в костюме-тройке. Но никогда еще номенклатурные крокодилы не спешили к нему так весело, не тащили за рукав к креслу.
– Ты в тюрьме не сидел, случаем?
– одушевленно начал хозяин офиса, поздоровавшись с Эли.
– Не-эт?
– протянул разочарованно.
– Понимаешь, сравниваю свое сидение при Сталине и Брежневе с нынешним, -
– Прошу прощения, господин Гур, лучше называть меня на "вы". Для пользы дела.
– Занозистый, значит? Годится! В иврите нет "вы". Это, извините, не английский. Но коли для пользы, готов работать с господином Эли хоть в лайковых перчатках, ежели не треснут они на клешнях, - он приподнял над столом бурые от въевшейся окалины и пыли лапищи.
– Кстати, как у вас с ивритом, господин Эли? Терпимо? Где учились?
– У жены. Её зовут Галия.
– А-а... израильтянка? Галия, волна, значит - сабра, тут родилась?
– Сабра... из Воркуты!... Нет, не шучу. Ее папочка переселился в тридцать втором из Тель-Авива на родину социализма. Где он оказался затем?
– О-ох, можете не продолжать, Эли!
– После Гулага, естественно, женился. Дочь назвал Галией.
– А, это волной прибило вас к нашим берегам! Допилила женушка? О-ох, бабы - народец!
Эли промолчал, решив, что самое верное - в близкие отношения с этим бесцеремонным типом не вступать. Ни в коем случае! Покупает твои руки или голову, а лезет в душу. Вроде и ей красная цена три копейки в базарний день Он стал отвечать лаконично: "Да!", "Нет!' Или многословнее: ни ди, ни нет.
Дов понял уклончиность Эли по-своему, вздохнул. "Один москвич только хмыкнет, а уж ясно, на чем стоит. А этот хоть молчит, хоть мелет, а всё темный лес. Точно с разных континентов прикатили..."
– Доконали, видать, они тебя, - пробасил Дов сердито.
– В каком смысле? Разговариваешь, как в министерстве иностранных дел: "два запишем, три в уме".
Эли поднял глаза на проницательного бурбона. А бурбона нет. Лицо будущего босса по-прежнему топором стесано, грубое, но сочувственное, губы искривлены болью. Всё располагало к разговору доверительному. Никогда не говорил об этом с нанимателями, а тут вдруг вырвалось:
– Когда-то, шеф, моя приемная мать, полжизни прожившая по африкам и австралиям, сказала мне: "Сыночек, родина там, где твои дети". И внуки, добавлю теперь.
– Ясно, Эли! И много детей-внуков?
– Семеро по лавкам!
– Лицо Эли осветилось.
– Дочь. Из под родительского крыла ускользнула и... родила пятерых.
– Улыбнулись друг другу Дов и Элиезер: - Где живут? Под Рамаллой. Самое арабское гнездовье. Зять у меня шибко воинственный. Движение "Гуш имуним", по-русски, сказал, "Блок верных", есть такое? Выбрал, где погорячее. Выстроил себе, верный, трехэтажный дворец... Нет, на свои! Он из Вены в Австралию подался десять лет назад. Потом в Индии работал, на Тайване - по контрактам. Геолог, руду искал... В экзотические страны, признаться, мы не торопились, а узнали, тут он, примчали, никого не спрашивая. Год прожили в его дворце; увы, не сложились отношения...
– Эли ударил ладонью по подлокотнику кресла, словно отрубая дальнейший разговор на эту тему.