Бегство (Ветка Палестины - 3)
Шрифт:
Еще не легче! Родилась после Сталина, и даже после Хруща. Ничего про лагеря не знает. А мотивация чисто лагерная: чем ложиться под каждого, лучше прибиться к надзирателю или, на худой конец, к хлеборезу. Тогда никто не тронет... А ведь, наверное, была пионеркой-комсомолкой. Впрочем, и праматерь Ева не советской властыо создана...
Ночью он снова пытался поговорить с Софой. Не ответила, заснув "от дурацких вопросов", как объяснила потом, за завтраком. Нравилась Дову эта ее детская непосредственность. Подлаживаться и не думает. Лупит, что в голову придет...
Софочка оказалась смышленой, быстрой
Одно нарушало размеренно-деловой покой дома, - бесконечный бракоразводный процесс в раввинате, о котором Софа сказала, что лучше туда вообще не ходить: "дай им волю, они бы и на меня парик надели!", и вечные скандалы "пташки", которые она закатывала Дову по телефону, а недавно и Софе, да еще и при чужих, - Наум за столом сидел, а с ним доктор Зибель. Софа дважды видела этого Зибеля на экране огромного "калечного" телевизора Дова, который никто не мог починить, кроме отца Софочки. ( Дов пригласил его, как он выразился, "для общей ориентации"). Важный Зибель не взлюбил Софочку сразу: то-то Дов называл его главой ордена импотентов. Это Софочку веселило, хотя Дов, оказывается, понимал слово импотент неправильно: "о чем бы ни шла речь, сказал, этот Зибель всегда на стороне начальства. Импотент!" Оба доктора, и Наум, и Зибель два часа пыхтели против прессы, на что им сдалась пресса... И тут ворвалась "пташка", решившая апеллировать к брату Дова. Завелась с пол-оборота: "Мои дети чуть не каждый день сюда заглядывают, и девочки, и Йоська, тянутся к отцу, а у него тут эта кукла. Стыдоба!"
Подействовала эта сцена на Наума, но упрекать брата не в его характере. Принялся размышлять вслух:
– Мельчает народ. В семидесятых мы были влюблены в Гулю. Гуля царица. А ныне Софочка. Мельчают поколения.
Дов резко оборвал брата:
– Сразу видать теоретика. Что ни плевок, то теория...
На другой день Дов застал Софу заплаканной, укладывающей чемодан. Чемодан он тут же распаковал, Схватился за телефон. И Софочка могла убедиться, что русский язык отнюдь не менее богат изысканными выражениями, чем "этот ужасный" пташкин "пш-бж-пся..."
Именно в эти дни появились на вилле Дова избегавшиеся, мрачные Эли и Саша. Эли, как всегда, в накрахмаленной рубашке. Правда, без галстука. На плечи наброшен свитер, чтоб не окоченеть в Иерусалиме. Саша никогда не был богатырем, а тут и глядеть жалко. Худоба, ошейник медицинский. Говорят, у него трещинка в позвонке. Вот досталось парню!
– Софа!
– обрадованно крикнул Дов.
– Накорми странников!.. Какое кофе? Кофе не еда! Гость дальний, приморский, все, что в печи, на стол мечи! Да, Саше диета. Кошер.
– Ребята, - сказал Дов, когда гости быстро
– Я обещал вам помочь, но не могу быть нянькой. Извините, нет у меня времени утирать вам сопли. Я повязан по рукам и ногам контрактами. Еще полтора года не продохнуть. Совет какой, словцо замолвить нужному человеку - всегда готов! Но экскаваторы под нулевой цикл, не обессудьте, заняты.
– Тут отвлек его звонок, и, видно, звонок неприятный: бросив трубку на рычажки, Дов взорвался.
– В Израиле каждый должен съесть свой пуд говна. Это закон... Ну, лады! Вы - не простаки, а Эли уникум: Бога за бороду держит. Ройте землю носом, как мы рыли. Самостоятельно. Добить вас я им не дам. Все!
Возвращались из Иерусалима молча. Когда двухэтажный автобус, скатившись с Иудейских гор, помчал по долине, Саша повернул голову к спутнику.
– Другого выхода нет, Эли. Со своими планами надо пробиваться к Шарону. Дов называет его "Бульдозером". Кроме "Бульдозера" никто нам дороги не расчистит...
К Шарону они захотели попасть еще тогда, когда американец, возмечтавший поселить русских евреев в коттеджах, подписал свой первый чек. "Крыша для всех олим - реальность..." - писали Эли и Саша в своем письме к Шарону. Тот не отозвался...
– Сейчас другое дело, - восклицал Саша, промедлений не терпевший. Играем по их правилам. Никого "со стороны..."
Созвонились с советником Шарона по имени Аарон. Отправили ему свою программу дешевого строительства. Аарон не сразу, но все же откликнулся. Пожелал узнать подробности.
– Клюнуло!
– радостно возгласил Саша. Эли, Саша, профессор Аврамий Шор, безработный инженер Евсей с короткой и острой бороденкой колечками "типа а ля Вельзевул", крепкий, рукастый мужичина, похожий своим торсом на гиревика-профессионала, и еще пять энтузиастов из разных городов отправились в восточный Иерусалим. Замелькали за окнами автобуса невзрачные домишки с железными решетками. Эли спросил пассажира в белом арабском бурнусе, где министерство Шарона? Назвал остановку, тот пожал плечами, другой вообще не ответил; арабка с плетеной корзиной на коленях показала жестом: "Выходите! Здесь!"
– Выкатывайтесь, орлы!
– скомандовал Эли.
– Вроде приехали! Выскочили, огляделись. Ничего похожего.
– Кажись, надула нас арабка? Или не поняла?
– Эли почесал затылок. Ладно, пошли!
Здесь, в мусульманском квартале, никто из них не бывал. Заглядывали, случалось, к Яффским воротам, на "арабский шук" -крытый рынок, который своим буйством красок казался ярким театральным действом, сценами из "Шехерезады", эпизодами из фильма "Багдадский вор".
Тут никакого театра не было. Здесь жили. Арабский восток, как есть. Где-то рядом греческая колония, армянский квартал. Торговля прямо на улице. Овощи, фрукты на мостовой навалом. Амбалы-грузчики с веревочными плетенками на плечах, шофера обшарпанных грузовичков кричат, торгуются, курят, смачно харкают на мостовую. Неторопливо пьют кофе из крошечных стекляшек, которое разносит босоногий мальчишка с большим закоптело-медным кувшином за спиной. У кувшина тонкое "лебединое" горлышко; остановились, преодолевая естественное желание попробывать настоящего арабского напитка, который аборигены так любят.