Бегущая могила

Гэлбрейт Роберт

Песнопения прекратились. Робин погасила фонарик, который держала во рту, и снова плюхнулась среди крапивы, но слишком поздно: она знала, что песнопевец увидел свет.

— Кто там? Кто там? Я т-т-тебя вижу!

Робин медленно поднялась, отбросив фонарик, перо и бумагу в сторону.

— Лин, — сказала Робин. — Привет.

На этот раз девушка была одна. Мимо пронеслась машина, и в луче ее фар Робин увидела, что ее бледное лицо залито слезами, а руки заняты растениями, которые она вырывала с корнем. В течение, как показалось, долгого времени, но на самом деле это были считанные секунды, они смотрели друг на друга.

—

П-п-почему ты здесь?

— Мне нужно было подышать свежим воздухом, — сказала Робин, внутренне сокрушаясь о несостоятельности своей лжи, — а потом… Потом у меня немного закружилась голова, и я присела. Это были напряженные дни, не так ли? С Ван и… и всем остальным.

При слабом свете луны Робин увидела, как девушка посмотрела на деревья в направлении ближайшей камеры наблюдения.

— Что з-з-заставило тебя прийти сюда?

— Я немного заблудилась, — соврала Робин, — но потом увидела свет от дороги и пришла сюда, чтобы сориентироваться. Что ты задумала?

— Н-н-не говори н-н-никому, что ты меня видела, — сказала Лин. Ее большие глаза странно блестели на затененном лице. — Если ты к-к-кому-нибудь расскажешь, я скажу, что ты была н-н-не..

— Я не скажу…

— …в постели, я увидела и п-п-пошла за тобой…

— Я обещаю, — срочно сказала Робин. — Я не скажу.

Лин повернулась и поспешила прочь от деревьев, все еще сжимая в руках выкорчеванные растения. Робин прислушивалась, пока шаги Лин не стихли совсем, оставив после себя тишину, нарушаемую лишь обычными ночными лесными шорохами.

Волны паники накатывали на Робин, когда она сидела неподвижно, обдумывая возможные последствия этой неожиданной встречи. Она повернула голову и посмотрела на стену позади себя.

Шах находился неподалеку. Может быть, лучше сейчас вылезти на дорогу и подождать, пока он вернется и проверит камень? Если Лин заговорит, если Лин расскажет церковным старостам, что нашла Робин в слепой зоне периметра с фонариком, где ей точно не следовало владеть…

Несколько минут Робин сидела неподвижно, размышляя, почти не замечая холодной земли под собой и ветерка, шевелящего волосы на ее обожженной крапивой шее. Затем, приняв решение, она на ощупь нашла незаконченное письмо, ручку и фонарик, перечитала все, что успела сообщить, и продолжила писать.

На вид ей более 70 лет, и она работает здесь с первых дней существования церкви. Она приехала сюда по приглашению Уэйса, чтобы преподавать йогу, и сказала мне, что вскоре поняла, что папа Джей — “очень великий свами”, и осталась.

Я довольно легко заставила ее говорить о Бекке, потому что Сита ее не любит (почти никто не любит). Когда я упомянула, что Бекка знает Утонувшего Пророка, она сказала, что Бекка очень завидовала Дайю, когда они были детьми. Она сказала, что все маленькие девочки любили Шери, и Бекка очень завидовала Дайю, так как та получала от нее особое внимание.

Робин снова перестала писать, раздумывая, стоит ли рассказывать Страйку о своей встрече с Лин. Она представляла, что он скажет: убирайся немедленно, ты скомпрометирована, нельзя доверять подростку с промытыми мозгами. Однако, поразмыслив еще минуту, она подписала письмо, не упоминая Лин, взяла свежий лист бумаги и перешла к объяснению Мерфи, почему она все еще не готова покинуть ферму Чепмен.

Глава 61

Девять

на третьем месте.

В течение всего дня человек высшего порядка творчески активен.

С наступлением темноты его ум по-прежнему занят заботами.

И-Цзин или Книга Перемен

Главной эмоцией Страйка, получившего последнюю депешу Робин с фермы Чепмена, было облегчение от того, что двадцатичетырехчасовая задержка не была вызвана травмой или болезнью, хотя он нашел в ее содержании много пищи для размышлений и несколько раз перечитал ее за своим столом, положив рядом с собой раскрытый блокнот.

Не сомневаясь в том, что Манифестация Украденного Пророка вызвала у присутствующих замешательство, Страйк все же согласился с мнением Эбигейл Гловер: Мазу Уэйс усовершенствовала простые магические трюки, которым ее обучил Джеральд Кроутер, и теперь могла создавать масштабные иллюзии, используя свет, звук и ложное направление.

А вот рассказ Робин о родах Ван вызвал у него неподдельное беспокойство. Он так сосредоточился на смертях на ферме Чепмена, уделяя особое внимание правильному ведению документации, что упустил из виду возможные нарушения при родах. Теперь ему стало интересно, что произошло бы, если бы мать или ребенок умерли, почему Мазу, женщина без медицинского образования, должна была увидеть ребенка сразу же после его рождения и почему с тех пор его никто не видел.

Отрывки, связанные с Беккой Пирбрайт, также заинтересовали Страйка, особенно ее обвинения в том, что ее сестра передала Кевину информацию для его книги. Перечитав эти абзацы, он встал из-за стола, чтобы еще раз рассмотреть фотографию комнаты Кевина Пирбрайта, прикрепленную к доске на стене. Его взгляд снова пробежал по разборчивым надписям на стенах, среди которых было имя Бекка.

Поиск в Интернете позволил ему найти фотографии взрослой Бекки, выступающей на семинарах ВГЦ. Он помнил, как Робин описывала ее как мотивационного оратора, и, безусловно, эта сияющая, блестящая женщина в толстовке с логотипом имела оттенок корпоративности. Особенно его заинтересовал тот факт, что Бекка ревновала Дайю к вниманию со стороны Шери Гиттинс. Страйк сделал для себя еще несколько пометок, касающихся вопросов, которые он собирался задать Хитонам, встретившимися с истеричной Шери на пляже Кромера после утопления Дайю.

Следующая неделя была напряженной, хотя и малопродуктивной с точки зрения продвижения дел, находящихся в производстве агентства. Помимо других общих и личных забот, Страйк постоянно вспоминал темноволосую женщину в отеле Коннахт, которая утверждала, что узнала его. Это был первый случай, когда незнакомка сделала это, и это обеспокоило его до такой степени, что он сделал то, чего никогда раньше не делал, — загуглил себя. Как он и ожидал, в Интернете оказалось очень мало его фотографий: та, которую чаще всего использовала пресса, была сделана еще в бытность его военным полицейским, гораздо более молодым и подтянутым. На остальных он был запечатлен с бородой, которая быстро отрастала, когда ему это было нужно, и которую он всегда отппускал, когда ему приходилось давать показания в суде. Ему все еще казалось странным, что женщина узнала его, чисто выбритого и в очках, и он не мог отделаться от подозрения, что она пыталась привлечь к нему внимание и тем самым сорвать слежку.