Бегущая под дождем
Шрифт:
«Плие-е! Гранд плие-е! Батман! Гранд батман!» — звучал в ее ушах властный голос Ларисы Васильевны Гонзалес. И это было только начало.
Ржали жеребцами проходящие мимо забора молодые парни, спешащие на завод им. Войкова в первую смену. Бросали из окон презрительные завистливые взгляды соседки по общежитию. Наталья с каменным лицом работала как заведенная.
— Но пассаран! — беззвучно шептала она.
И так каждое утро. Даже в дождь и холод. Даже зимой, в снег и ветер. Кое-кто из соседок попытался ей подражать, вставали рядом у грязного железного забора. Но хватило их всех
— Но пассаран! Но пассаран!
Потом душ в конце длинного темного коридора. И аскетичный завтрак. Одно яблоко, стакан кипятка с пакетиком чая «Липтон» и две плитки вафель.
— Ты размениваешь себя по пустякам, — материнским тоном продолжала она поучать Надю.
Достала из-под подушки платок и шумно высморкалась.
— Шляешься по чужим гаражам как бездомная бродяжка! Мой мужчина! Хочу за него замуж! Что ты делала в его гараже? Ну!
— Отвали-и! — раздраженно поморщилась Надя. Тут же спохватилась, начала оправдываться, как ей казалось, интеллигентным тоном. — Приехала к тебе. Тебя нет. В общагу не пускают. Поздно уже. В больницу тоже. Надо мне где-то переночевать.
— От тебя с ума сойти можно! А если б он тебя изнасиловал? Или убил! Знаешь, сколько сейчас по улицам маньяков разгуливает!
— Отвали, у нас сложились нормальные человеческие отношения. — отмахнулась Надя. И опять поправила на носу свои круглые очки.
Наталья только глубоко вздохнула. И отвернула голову к стене.
— Когда мы начнем? — затаив дыхание, и выдержав для приличия небольшую паузу, спросила Надя.
— Что? — не оборачиваясь, спросила Наталья. Хотя сама уже прекрасно поняла, что имеет в виду ее младшая подруга.
— Устраиваться на сцену… Петь! — выдавила из себя Надя.
— Ты еще недостаточно подготовлена.
Восемь лет назад Надя подхватила какую-то странную болезнь. Одна единственная из всего «Журавлика». Врачи местной больницы предложили госпитализацию, хотя никакого вразумительного диагноза поставить не смогли. С девочкой творилось что-то непонятное. Постоянно, как резиновый мячик прыгала температура. Вверх-вниз. Тридцать девять, тридцать пять. Напрочь отсутствовал аппетит, организм не принимал какой пищи. Вялость, апатия. Восьмилетнюю Надю положили в отдельный бокс и, на всякий случай, запретили любые посещения. Медицинский персонал пребывал в недоумении. Все анализы, какие только возможно было сделать, показывали одно. Девочка абсолютно здорова. Но температура каждый час продолжала прыгать, и Надя буквально таяла на глазах. Вызванный для консультации профессор из Москвы долго осматривал девочку, щупал, простукивал, прослушивал. Еще дольше читал ее медицинскую карту. Потом, глубоко вздохнув, заявил, что ни с чем подобным за всю свою сорокалетнюю практику не сталкивался. С чем и отбыл в столицу.
Правда, напоследок посоветовал делать переливание крови. Хуже не будет.
Хуже было уже некуда. Надя по несколько раз в день теряла сознание. К тому же у нее обнаружилась какая-то крайне редкая группа крови. Бросили кличь, поголовно все из «Журавлика» выстроились на первом этаже больницы в очередь. Наверное, это была самая тихая в мире очередь. Подходящей оказалась
Ее подопечная восьмилетняя Надя Соломатина была замкнутой девочкой. Прилежной, старательной, но крайне застенчивой. Ни в каких шефских концертах никогда не участвовала, совершенно не обладала никакими талантами. Не пела, не танцевала. Явно ей в младенчестве на одно ухо наступил медведь, на другое слоненок.
Короче, Наде Соломатиной перелили кровь Натальи.
И произошло необъяснимое, непонятное, непостижимое… Надя мгновенно выздоровела. Буквально уже на следующий день, порхала по коридору больницы и танцевала что-то из репертуара Большого театра.
Врачи маленькой районной больницы только улыбались и качали головами.
Дальше больше. Надя запела! Но как!!! Ее сильному, чистому, красивому голосу могла бы позавидовать любая профессиональная певица. И пела она абсолютно «взрослым» голосом. Что в ее восьмилетнем возрасте было просто невозможным. Любой родитель знает, в этом возрасте голосовые связки ребенка еще окончательно не сформированы. Тем не менее, факт оставался фактом.
Надя Соломатина пела как вполне законченная профессиональная певица.
Правда, одна тонкость. Вернее, странность и загадочность. Надя Соломатина могла петь только в том случае, если ей «помогала» Наталья. Если стояла за ее спиной, напрягалась и мысленно пела вместе с ней, если всеми фибрами души посылала ей невидимые импульсы. С того дня, когда они обе лежали в одной палате на соседних кроватях, и кровь одной медленно перетекала в ослабевший организм другой, между ними установилась необъяснимая «кровная» связь.
Именно на эту «тонкость», необъяснимость, загадочность в «Журавлике» тогда никто и внимания не обратил.
Тысячу раз оказался прав гениальный Николай Васильевич Гоголь, когда утверждал: «В природе существует множество явлений, необъяснимых даже для обширного ума!».
Наталья вскоре уехала в Москву, поступила на завод им. Войкова и получила койку в общежитии. Но каждую субботу приезжала в «Журавлик». Занималась с Надей вокалом и пластикой. Никто этому особенно не удивлялся. Они давно стали как бы родными сестрами. Напористая Наталья поставила перед собой вполне конкретную задачу. Сделать из Нади эстрадную звезду. Не меньше. Уж если желать чего-то всеми силами души, то сияющих вершин. На меньшее Наталья не была согласна.
— Ты еще недостаточно подготовлена.
— Больше не могу терпеть! — обреченным голосом заявила Надя. — Через год мне уже будет шестнадцать. Другие в моем возрасте…
— Осенью тебе будет только пятнадцать, — строго сказала Наталья. Она повернула голову от стены, поправила волосы.
— Не могу больше ждать. Век женщины очень короткий.
— Это ты мне говоришь? Ты мне!?
— Да, я тебе! — с вызовом ответила Надя.
«Все-таки, она абсолютный ребенок!» — думала Наталья.