Бегущая в зеркалах
Шрифт:
Огромная, постоянно увеличивающаяся гематома, возникшая у 55-летнего больного в результате черепно-мозговой травмы, угрожала важнейшим жизненным центрам мозга. Задача хирурга состояла в том, чтобы, оценив динамику процесса, ликвидировать кровяной сгусток, давящий на ткани, и перекрыть поврежденные сосуды, не лишив мозг нормального кровоснабжения. Многое здесь зависело от состояния сосудов, места и степени их повреждения, а также наличия и прогноза побочных явлений, не обнаруженных в ходе предварительного обследования. У каждого опытного хирурга имеется множество примет, зачастую на интуитивном уровне помогающих мгновенно оценивать ситуацию, корректируя свои действия по ходу работы. Как охотник-таежник, ловящий в лесу тысячи ему одному понятных знаков, он движется по следу в верном направлении,
Операция завершилась, наступил момент разбора проделанной хирургом работы. Профессор Вернер пригласил студентов в аудиторию. Он не отличался особой дотошностью в опросе учащихся, было заметно, что преподавательская миссия не слишком увлекает именитого профессора, уступая место более серьезным профессиональным заботам в успешно руководимой им на протяжении 12 лет собственной клинике.
Лет под пятьдесят, со всеми подобающими возрасту признаками усталости и физического износа, Вернер сразу же производил верное впечатление – жесткого, сдержанного человека, приподнятого над окружающими загадочным даром Мастера. Худое лицо нездорового сероватого колера с зоркими маленькими глазами, отягощенными отечными мешками у нижних век, обратилось к Йохиму.
– Что бы вы могли отметить, студент Динстлер?
– Практически… ничего, – с трудом выдавил Йохим, неожиданно оторванный от анализа внешности профессора требовательным высоким голосом. – Только… – продолжал он, оставив бесконечное, интригующее многоточие, и вдруг решительно продолжил: – Я думаю, что при данном диагнозе проведенная коррекция была необходима, но более чем достаточна. Склерозированность сосудов, подтолкнувшая хирурга на меры крайней предосторожности, не показалась мне столь угрожающей…
Йохим говорил торопливо и подробно, анализируя основные этапы операции, как будто уговаривал себя признать ее успешной, и тут же приводя контрдоводы. Студенты притихли. Профессор, прищурившись и сжав губы, с любопытством смотрел на него.
– Благодарю вас, – коротко прокомментировал он пространное выступление студента.
Йохиму было невыносимо стыдно за свое внезапное откровение. Он и сам не понимал, что подтолкнуло его на столь дерзкий шаг, возможно заговор коллег, промолчавших о самом главном, показавшемся Йохиму откровенным промахом хирурга. И вот теперь он, пренебрегая профессиональной этикой и здравым смыслом учащегося, влез со своей наивной критикой, поставив всех в неловкое положение.
Как всегда, Йохим преувеличивал масштабы своего конфуза: коллеги-студенты мало чего поняли из его выступления, а вот Вернер был озадачен – в сбивчивом и малопрофессиональном объяснении долговязого парня драгоценным блеском сверкали точные наблюдения и выводы. В ходе операции малоопытный студент подметил именно то, что мог заметить только он сам – знаменитость, виртуоз, светило.
Через год, отбирая группу стажеров для хирургической практики, Вернер вспомнил о Динстлере, запросив на него характеристику у руководителя курса. Отзыв был не лестным – студент не блистал способностями, не проявлял активности и склонности к хирургической деятельности. И все-таки Вернер рискнул.
12
Несколько месяцев Йохим, проходивший обучение в разных подразделениях клиники, ничем не обращал на себя внимания. Во время ночных дежурств в отделении экстренной хирургии он старательно выполнял распоряжения главного врача, успевая даже вздремнуть в ординаторской. Но в ночь на 15 ноября ситуация с самого начала приняла характер форс-мажора. Дежурный врач, живущий в пригороде, застрял на шоссе, где в огромной пробке, вызванной небывалым снегопадом, скопились сотни машин. Несколько автомобилей, находящихся в самом эпицентре аварии были основательно искалечены. Завывая сиренами, к месту происшествия съезжалась полиция и медицинская помощь. Беснование снежного бурана фантастической синевой заливал свет вертящихся мигалок. Пятна крови казались черными, а занесенный снегом телерепортер в наброшенном капюшоне с небольшой камерой на плече смахивал на привидение.
С этого злополучного места и начали поступать после полуночи раненые. Обе операционные были полностью подготовлены к работе, собран по тревоге
Сквозь туман Йохим слышал, как его окликнула сестра, подавая шланг, как скрипели дрели, что-то капало и булькало, как коротко и четко звучали команды хирурга. Боясь попасть взглядом в освещенный круг, где творилось нечто ужасное, Йохим уставился поверх склоненных голов в окно, на его темный, не закрашенный белой краской верхний квадрат, в котором плясали, скользя по стеклу, сумасшедшие снежные хлопья.
Когда он наконец нашел в себе силы приблизиться к столу, операция уже шла полным ходом. В рамке из окровавленных бинтов, салфеток, тампонов, сверкая торчащими металлическими зажимами, находилось то, что совсем еще недавно составляло человеческое лицо. Йохим решительно отогнал мысли, уже вцепившиеся в него вопросами: кто это? каким лезвием он сегодня брил, весело насвистывая, свой подбородок? кого чмокнули на прощание губы, навсегда сгинувшие? «Не сметь! – приказал он себе. – Заткнись сейчас же, размазня, кретин. Работай, ублюдок!» Подстегивая себя злостью и натужно выпучив глаза, стремящиеся зажмуриться, Йохим смотрел на сочно алеющую арену хирургических действий. Руки в тонких окровавленных перчатках, поблескивая инструментами, что-то с усилием делали в глубине раны, деловито щелкал металл, и через некоторое время Йохим поймал себя на том, что полностью ушел в происходящее, увлеченно следя за умной, красивой работой рук. Как всякие действия, производимые маэстро с подвластным ему материалом – струнами скрипки, комьями глины, красками и холстом, работа хирурга заворожила Йохима. Ощущение невероятной сложности задачи и легкости ее исполнения вызывали в нем то особое чувство, которое пробуждает в человеке приобщение к подлинному искусству, – чувство гордости, радости, силы. С захватывающей увлеченностью следил Йохим за ходом этого сражения, ставкой которого была человеческая жизнь. Позиции «фигур» на игровом поле открывали ему свою скрытую значимость, он предвидел последующие ходы, но не имел представления о путях их реализации. Смысл движений рук хирурга открывался перед ним по ходу «игры», принося радость понимания: «Ага, вот оно как, значит, происходит».
И не подозревая за собой какой-то исключительности, Йохим обладал особым даром – сложный механизм организации живой материи был для него открытым миром, законы которого изначально сидели в его подсознании. То, что другим открывалось в результате кропотливых длительных усилий ума и воли, этому парню дано было природой.
…Когда операционная наконец опустела и шатающийся от усталости Вернер вышел из дверей больницы, время уже двигалось к полудню – он простоял на ногах около 10 часов. Метель давно кончилась, рыхлые снежные подушки, завалившие деревья и крыши, истекали потоками талой воды. Вернер задержался на ступенях, слыша, как за спиной хлопнула дверь, мгновенно разделив наэлектризованную проблемами клинику и его, с честью выполнившего ответственную миссию. Вдыхая воздух заслуженной свободы, он подставил постаревшее лицо под прохладную, пахнущую скошенной травой капель.
– Прошу прощения, профессор. Стажер Динстлер. Я видел сегодня вашу работу – это было удивительно. Пожалуйста, ответьте на один вопрос…
И прежде чем Вернер успел что-либо возразить, он услышал то, что заставило его пристально посмотреть в лицо говорящего. Сегодня, сам не зная почему, ведомый некой загадочной силой, он поступил вопреки всякой профессиональной логике: рискнул – и выиграл! Эта мысль, настойчивым звоночком дребезжащая в его усталой голове, пробивалась сквозь изоляционный слой усталости. И вот она, четко сформулированная, была высказана вслух посторонним человеком.