Бегущие по мирам
Шрифт:
– Упер, что ли, где? Ну молодец, старый хрыч, молодец!
Тандем с торжеством ссыпал деньги в потайной карман мантии. Не замечая тяжелого взора несчастных с клетчатыми сумками, вышел из врат на вольный воздух. Он был сыт, был богат, был, бесспорно, невероятно удачлив и могуч. Эйфория затоптала в самом зародыше простые вопросы: почему то, что не вышло с вонью самодвижущихся карет, вышло теперь с бутылками? Что изменилось с той поры во дворе, что произошло с миром? И главное, кто шел там, на улице, по ту сторону домов? Кто – или что? Но Тандем забыл задать их себе. А через мгновение ему и вовсе стало не до вопросов.
– Закрыто! – выкрикнул купчишка Степан, загремел и задвигал жестью. – Говорю вам, прием окончен, тары нет!
– Окончен? – взвыла очередь, как один человек, брошенный на съедение мифическому чудовищу. –
И Тандем, не вполне еще понимая, что творится за спиной, побежал. Он бежал, не различая дороги, бежал так, как не бегал даже в детстве – болтовня с друзьями и даже подслушивание разговоров взрослых никогда не требовали от него подобных экзерциций. Опамятовался неведомо где, далеко от места роковой торговли. Сердце выпрыгивало из груди, и только клацающие зубы, кажется, не позволяли ему расстаться с бренным телом. Ноги подламывались, противная старческая слабость окатывала туловище холодной волной. Что хуже всего, денег не было. Только на дне слишком мелкого кармана каким-то чудом задержалось несколько монеток. Тандем взглянул на кругляши, жалко темнеющие на его жалкой морщинистой ладони, и слезы – жалкие стариковские слезы ожгли глаза, неудержимо заструились по щекам.
– Дедушка, ты плачешь? – прозвенело у локтя.
Девочка, маленькая. В одной нижней сорочке, почти босиком, беднота. Гордый маг поспешно обтер лицо и вздернул подбородок.
– Вот еще!
– Соринка в глаз попала? – понимающе улыбнулась девочка, и маг вдруг постиг тайну женщин, всю жизнь остававшуюся недоступной его мужскому уму.
– Дедушка, а ты кто? Звездочет, да?
– Нет, конечно! – отрезал Тандем, оправляя бархатную мантию, златошитую символами родового созвездия.
– Значит, нищий?
– Да как ты смеешь!..
– Ну не обижайся. Тебе просто есть нечего и жить негде, да?
Девочка задумалась, решая непростую задачу. Замечательный сухой чердак с голубями легко вместил бы еще одного жильца. Но вдруг дедушка не любит животных? Тогда он будет обижать ее зверушку. Правда, он выглядит добрым. Но мама говорит, нищие злые, потому что у них злая жизнь. Строго говоря, ей вообще не следовало бы заговаривать с ним, даже приближаться. Ей здорово влетит, если мама узнает. Но мама не узнает, а дедушка в чудном халате такой беззащитный и так жалобно плачет... Да, но зверушку она нашла раньше и теперь вроде как не может ее предать. Несколько секунд судьбы вселенной колебались на этих ненадежных весах...
– Ты сейчас за угол заверни и иди все время прямо. Там парк будет, у него забор такой красивый, называется ограда. А за парком дом длинный, зеленый. Двухэтажный. Называется приемное отделение. Там тетя Лида медсестрой работает. Скажи там, что бывший звездочет, то есть астроном, а больше ничего не помнишь. Найдешь, не заблудишься?
Успокаивая себя тем, что сделала для бедного старого нищего все, что могла, девочка Даша поспешила домой. Спешить нужно было. Утренняя прогулка непозволительно затянулась, а если мама, выглянув в окно, не увидит ее во дворе (а как ее, Дашу, там увидишь, если она здесь?), то улицы ей вовек не видать. И кто тогда будет кормить зверушку? Итак, она помчалась домой, а история пресветлой госпожи Аленны и ее верного стража помчалась в предел белого тумана, к самому краю мира, и даже дальше. Предопределение? Что же еще, скажет верящий в судьбу. Но не странно ли, что судьба ходит по своим заповедным тропам в растоптанных детских сандалиях?
– Эй, хозяева! Есть кто? Принимайте...
Молодой врач широким жестом показал на носилки.
– Примем как родных.
Показавшийся в дверях санитар – ровесник врача, но с глубоко, не по возрасту, залегшими морщинами – уже выкатывал каталку.
– Поторапливайтесь, там их много.
– Переложить поможете?
Умотавшийся врач – дежурство выдалось хлопотное – замялся:
– Вы что, один?
Санитар молча водворял покойника на последнее место временной регистрации. Не в его интересах было вдаваться в объяснения. Не рассказывать же этому славному, но совершенно постороннему врачу, что в один прекрасный день обнаружил себя посреди улицы с начисто отбитой памятью, безымянным и бездомным, в каких-то диких тряпках – пацаны пальцами тыкали – и буквально чудом пристроился сюда, бессменным ночным работником морга и дневным постояльцем каптерки. Как известно, подлинная,
Не дождавшись ответа, врач, которого словно бы распирало что-то, юркнул следом за санитаром в двери морга. Догнал уже у стола, как ни в чем не бывало взялся за мешок.
– Узнаёте?
– Кого? – Санитар пригляделся к лежащему на каталке. – Да мы вроде незнакомы...
– Эк его перекосило, – хмыкнул врач (по молодости лет он был склонен щеголять цинизмом). – Не узнают! На сцене-то они и впрямь посимпатичнее. – И, все еще наблюдая на лице собеседника непонимание, пояснил: – Это ж Бэзил! Ну звезда!
Санитар не питал ни склонности к модной музыке, ни пиетета к ее героям. Однако кое-что о ней знал – поневоле. Ночные вахты тянулись долго, а морг, понятно, особых развлечений не предлагал. Водкой «дядя Семен» не увлекался, оставался крохотный телевизор, уверенно ловивший на свою антенку только музыкальный канал. Вот и приходилось солидному в общем-то человеку наблюдать, как извиваются на экране существа в блестящих перьях и татуировках. Бэзил, «мировая звезда ар-энд-би, только что выпустивший свой первый альбом», был особенно густо покрыт татуировками и извивался как-то на редкость противно. Неудивительно, что каждый его хит влет брал первые строчки хит-парадов. Кроме интенсивной клубно-концертной деятельности звезденыш раздавал интервью направо и налево, носился по презентациям и отравил санитару не один телевечер. А сейчас, молчаливый и безобидный, виднелся из пластикового мешка, как мертворожденный мотылек из лопнувшей куколки. Санитар без тени злорадства взглянул на его юное глупое лицо.
– Чего это с ним?
– Утопление, – отчего-то усмехнулся врач. – Пошли, там таких красавцев еще четыре штуки.
– Кто ж это их всех?
– Сами утопли. В тачке.
«Дядя Семен» с озадаченным видом покатил каталку следом за врачом.
Поднапрягшись, он еще мог представить утопление в ванной, но как пятеро взрослых людей, пусть и звезд поп-музыки, утонули в тачке – это было выше его понимания. «Ничего, уйдут все, сам разузнаю», – мелькнула странная мысль.
Задумываться над нею было, однако, некогда. Перевозка с распахнутыми дверцами торопилась вывалить на каталку новую порцию ужасов. Следом за Бэзилом в морг перекочевали три музыканта из его группы. На каких инструментах играли юноши, видеоклипы не проясняли, но двигались они в такт и подпрыгивали высоко. А «на сладкое», по словам молодого циника-врача, последовала девчонка с простецкой мордашкой, имевшая при жизни загадочную профессию светской львицы. Девчонка тоже охотно вертелась перед камерами, в последнее время в компании Бэзила, с которым у нее был «роман». Ничего львиного в ней и при жизни не наблюдалось, а сейчас, при виде перекошенного лица бедняжки, приходили на ум сравнения разве что с мокрой мышью. Санитар со вздохом повез тело в свою вотчину. К смерти он относился философски, несправедливостью ее не считал, но ерничать по поводу безвременной, как ни крути, гибели даже таких вот уродцев его почему-то не тянуло.
– Всегда ее терпеть не мог! – припечатал врач, захлопывая дверцы машины.
– Ну, долго еще? – простонал из кабины, как из преисподней, бестелесный голос.
– Все-все, едем!
Санитар остался в тихой компании новопреставленных. Не спеша прибрался, согрел себе чаю. С горячей чашкой в ладонях обошел незадачливых соседей – познакомиться поближе, все-таки вместе ночь коротать. Постоял над каждым, вглядываясь в лица так пристально, что, казалось, погружался взглядом глубоко в разум и еще дальше, в самую сокровенную впадинку, оставленную душой. Впадинки у юных покойников оказались мелкие, смазанные, словно ямки в сухом песочке. Санитар ощупал их вполсекунды. Рука сама собой вытянулась ладонью вниз, описала круг над каждым. Ладонь жгло. Видно, слишком горячим оказался чай в чашке.