Бегущий по лезвию бритвы (сборник)(др.перевод)
Шрифт:
Рейсс поднял правую руку, и дружески улыбнулся.
— Хайль Гитлер.
— Хайль Гитлер, — нестройно ответили моряки и начали показывать документы.
Как только он зарегистрировал их в книге посещений, он сразу же поспешил обратно в кабинет.
Снова он открыл свой экземпляр «Саранчи». Глаза его случайно наткнулись на эпизод с Гитлером. Теперь он уже не мог оторваться. Он читал эпизод прямо с середины, чувствуя, как пылает затылок.
Как он понял, описывался суд над Гитлером. После войны — о Боже! Гитлер в руках союзников. Так же как и Геббельс, Геринг и все остальные. В Мюнхене. Очевидно,
«Казалось, дрожащее тело дернулось, голова поднялась. С губ сорвалась непрестанно сочащаяся слюна, раздался полулай, полушепот:
— Германия, я здесь…
Те, кто смотрели и слушали, вздрогнули и теснее прижали наушники. Все эти напряженные в разной степени лица: русских, англичан, американцев, немцев. «Да, — подумал Карл. — Вот он снова стоит здесь. Они победили нас и даже больше, чем победили. Они раздели догола этого «сверхчеловека», показав, кто он на самом деле. Только одно…»
— Фрейер.
Рейсс увидел в кабинете секретаря.
— Я занят.
Он захлопнул книгу.
— Я пытаюсь прочесть эту книгу, но тщетно!
— Еще одна шифровка из Берлина, — сказал Пфердхоф. — Я заглянул в нее краем глаза, когда начали расшифровывать. Она имеет отношение к политической ситуации.
— Что же в ней говорится? — пробормотал Рейсс.
Он потер лоб большим и указательным пальцами.
— Доктор Геббельс неожиданно выступил по радио. С очень важной речью.
Секретарь еле сдерживал волнение.
— Предполагается, что мы получим текст его сообщения и должны обязательно добиться, чтобы он появился здесь в печати…
— Да, да, — сказал Рейсс.
В то же мгновение, как только секретарь вышел, Рейсс снова открыл книгу.
«Взгляну еще разок, несмотря на свое решение». И перевернул следующую страницу.
«В тишине Карл размышлял у покрытого знаменами гроба: «Он здесь лежит, и на самом деле его уже больше нет, нет вообще. И никакая демоническая сила уже не сможет его воскресить». Этот человек или все-таки «сверхчеловек», за которым Карл шел так слепо, которого он боготворил даже на краю могилы, Адольф Гитлер, ушел в мир иной, но Карл цеплялся за жизнь.
«Я не пойду вслед за ним, — шептал разум Карла. — Я буду существовать дальше, живой и возрожденный. И мы все возродим заново. Мы должны».
Ох как далеко завела его слепая вера в вождя, притягательность фюрера.
В чем же она состояла теперь, когда поставлена последняя точка в этой невероятной летописи, в этом восхождении из полузаброшенного деревенского города в Австрии, через гнойную нищету Вены, от кошмаров в траншеях первой мировой войны, сквозь политические интриги и создание партии до канцлерства, до того, когда уже казалось близким мировое господство?
Карл знал, в чем. В блефе. Адольф Гитлер лгал им. Он вел их за собой пустословием.
«Но еще не поздно. Мы раскусили твой блеф, Адольф Гитлер. Мы теперь знаем, кем ты являешься на самом деле и чем является партия нацистов, ужасная эра убийств и мегаломаниакальных фантазий, чем она была.
Повернувшись, Карл побрел прочь от гроба».
Рейсс закрыл книгу и некоторое время сидел, не в силах размышлять ни о чем другом.
Несмотря на все свои старания, он был расстроен. «Следовало посильнее нажать на япошек, — сказал он себе, —
То, что его расстроило, — это смерть Адольфа Гитлера, поражение, и уничтожение Гитлера, нацистской партии и самой Германии, как это описывается в книге Абеденсена. Все это было каким-то помпезным, соответствовало духу старины больше, чем реалиям настоящего мира, где господствовала Германия.
Каким образом это могло произойти?
Рейсс задавал себе такой вопрос. Только ли вследствие писательского дара этого человека?
Они знают миллион всяких фокусов, эти романисты. Возьмем доктора Геббельса: то, с чего он начинал — с Литературной деятельности. Он обращался к основным вожделениям, которые таятся в любом, сколь бы он ни был респектабелен снаружи. Да, романисты знают людей, знают, что они не имеют никакой цены, что ими правят алчность и трусость, что из жадности они готовы продать всех и каждого, — и он бьет изо всех сил в барабан и находит отклик. А затем он, конечно, исподтишка смеется над тем воздействием, которое оказывает на людей.
«Только подумать, как он играет на моих чувствах, — размышлял герр Рейсс, — совершенно не обращаясь к интеллекту. И за это он собирается получить плату, прежде всего деньгами. Очевидно, кто-то его надоумил, о чем писать. Они напишут, что угодно, стоит им узнать, что им заплатят, наговорят ворох лжи, а затем общественность абсолютно серьезно воспримет их вонючее варево, когда оно будет продано. Где напечатана эта книга?» Герр Рейсс внимательно просмотрел книгу. Омаха, штат Небраска, последний аванпост американской плутократической типографской индустрии, некогда расположенной в центре Нью-Йорка и поддерживаемой золотом евреев и коммунистов.
«Может быть, этот Абеденсен — еврей? Они все еще существуют, стараясь нас отравить. Это еврейская книга». Он с яростью хлопнул по переплету «Саранчи». Настоящая фамилия, вероятно, Абенштейн.
Несомненно, этот аспект не ускользнул от СД.
«Мы обязательно должны послать кого-нибудь в эти Средне-Западные Штаты с визитом к герру Абенштейну. Интересно, получил ли Краус фон Меер инструкции на этот счет? Скорее всего, нет, из-за всей этой неразберихи в Берлине. Все сейчас слишком заняты домашними делами. Но эта книга, — думал Рейсс, — очень опасна. Если бы Абенштейна нашли в одно прекрасное утро висящим под потолком, это было бы отрезвляющим предупреждением любому, кто находится под влиянием этой книги. Последнее слово должно быть за нами. Написанный кровью постскриптум. Для этого нужен, разумеется, кто-нибудь из белых. Интересно, что сейчас делает Отто Скорцени?»
Рейсс еще раз перечитал все, что было написано на суперобложке книги. Этот оборотень забаррикадировался высоко в замке. Дураков нет. Попав туда, можно и не вернуться назад.
Может быть, все это ребячество? Ведь книга уже напечатана, сейчас уже поздно. И эта контролируемая японцами территория, эти желтые малютки поднимут ужасный шум.
Нет, все следовало бы провернуть половчее, только бы как следует взяться.
И тут сразу, безо всякого перехода он почувствовал, что у него кружится от бешенства голова.