Бегущий по лезвию бритвы (сборник)(др.перевод)
Шрифт:
Он продолжал смотреть мимо Чилдана в пустоту.
— Что это не что-нибудь, отливаемое в десятках тысяч экземпляров.
«Интересно, а не пришла ли ему невзначай мысль о том, что львиная доля исторических предметов в магазинах, вроде моего, не говоря уж о большинстве экземпляров в его собственной коллекции, — всего лишь имитация? В его словах можно проследить некоторый намек. Будто бы про себя он говорит мне что-то совершенно отличное от
того, что говорит вслух, двусмысленность, столь характерная для Оракула, качество, как говорят, восточного склада ума. А на самом деле он произносит вот что: «Кто вы такой, Роберт? Тот,
Роберт Чилдан спросил себя: «Каким же путем пошел бы «вышестоящий человек», по крайней мере, по разумению Пола Казуора? А то, что здесь передо мной, — это ведь не тысячелетнее собрание божественных мудростей, это просто мнение одного смертного, одного молодого японского бизнесмена. И все же тут есть рациональное звено, «Ву», как сказал бы Пол. «Ву» создавшегося положения состоит в том, что, как бы мало нам это ни нравилось, реальность, а тут не может быть сомнений, отвечает образу и подобию мыслей этого импортера. И если у нас такой узкий взгляд, это плохо. Мы должны, как утверждает Оракул, приспосабливаться. И ведь потом оригиналы все еще могут продаваться в моем магазине придирчивым покупателям. Ну, например, таким, как друзья Пола».
— Вы колеблетесь, — заметил Пол. — В такой ситуации каждый, несомненно, предпочел бы побыть в одиночестве.
Он направился к двери кабинета.
— Я уже решил.
Глаза Пола блеснули.
Поклонившись, Чилдан сказал:
— Я последую вашему совету. Сейчас ухожу, чтобы навестить импортера.
Он взял сложенный листок бумаги.
Странно, но ему показалось, что Пол остался недоволен. Он пробормотал что-то невнятное и вернулся к своему столу.
«Сдерживать свои эмоции они умеют до конца», — подумал Чилдан.
— Спасибо вам большое за помощь, — сказал он.
Он собрался уходить.
— Когда-нибудь я получу возможность отплатить вам тем же и всегда буду об этом помнить.
Молодой японец все еще никак не реагировал. «Да уж, — подумал Чилдан, — правду говорят, что они непробиваемы».
Провожая гостя до двери, японец, казалось, был поглощен только проводами и вдруг неожиданно выпалил:
— Американские ремесленники сделали это вручную, не так ли? Это плод их индивидуальности?
— Да, от предварительного эскиза до окончательной полировки.
— Сэр, а согласятся ли эти ремесленники? Я почему-то представил себе, что у них были совершенно другие планы, мечты касательно их товара.
— Я беру на себя смелость утверждать, что их можно переубедить, — сказал Чилдан.
Ему самому эта проблема казалась пустяком.
— Да, — сказал Пол, — полагаю, что можно.
Что-то в его голосе показалось Роберту Чилдану неожиданным, что-то туманное было в его в словах. Внезапно Чилдана осенило.
Он, без сомнения, расшифровал всю эту двусмысленность, будто с глаз спала пелена.
Конечно же то, что происходило на его глазах, было абсолютным и жестоким отрицанием американского таланта. Как это было цинично, а он, прости Господи, заглотнул и крючок, и леску, и удочку.
«Японец заставил меня согласиться, шаг за шагом ведя по узкой тропинке к пропасти, куда свалил продукцию американских мастеров, якобы ни на что уже более не пригодную, как только служить моделью
«Он сломал меня», — почти вслух подумал Чилдан. Но, к счастью, сдержался. Как и прежде, эта мысль осталась в глубине его мозга, обособленная и затаенная, предназначенная только для него одного.
«Он унизил меня и всю мою расу, а я совершенно беспомощен. У меня нет возможности отомстить ему за это. Мы побеждены, но побеждены так тонко, так искусно, что едва ли способны постичь свое поражение. По сути, нам нужно подняться на гораздо более высокий уровень развития, чтобы понять, что это уже случилось. Какое еще нужно доказательство права японцев господствовать над другими народами?» Он почувствовал, что смеется, скорее всего, от такого вывода. «Да, — думал он, — здорово, лучше любого анекдота. Его нужно запомнить, попозже посмаковать, даже рассказать его. Но кому? Вот вопрос. Анекдот слишком личный для того, чтобы кому-нибудь его рассказывать. В углу кабинета есть урна. Туда эту штуку, это захваченное «Ву», ювелирную безделушку. Смог бы я это сделать? Смог бы вышвырнуть ее со всем этим прямо на глазах у Пола?»
Сжимая в кулаке коробку, он обнаружил, что даже не сможет выбросить ее. «Я не должен, — подумал он, — если хочу еще раз увидеться со своим приспешником-японцем. Черт бы их побрал, я не в силах освободиться от их влияния, даже под властью минутного импульса. Моя непосредственность куда-то пропала». Пол внимательно смотрел на него, не требуя объяснений: было достаточно одного того, что он не уходил. «Он поймал мою совесть в капкан, протянул невидимую струну от этой штуковины в моем кулаке через руку прямо к моей душе. Наверное, я слишком долго прожил рядом с ними. Слишком поздно откалываться от них, возвращаться к жизни среди белых людей».
— Пол… — выдавил из себя Роберт Чилдан.
Голос его скрипнул, он это заметил, в нем не осталось твердости, уверенности, он не зазвучал.
— Да, Роберт.
— Пол, мне стыдно.
Голос его был внимательный, но бесстрастный. Он исключал всякое сочувствие.
— Пол, одну минуту…
Он извлек заколку, она стала от пота скользкой.
— Я горжусь этой работой, а об этом хламе, об этих талисманах не может быть и речи. Я отказываюсь.
И снова было совершенно неясно, как же прореагировал на это молодой японец.
Он просто весь обратился в слух, выражая на лице только стремление понять Чилдана.
— И тем не менее я вам благодарен, — продолжал Чилдан.
Пол поклонился.
Роберт Чилдан ответил тем же.
— Люди, которые сделали это, — сказал Чилдан, — это гордые американские художники, и я с ними. Предложить нам выбросить свои творения на свалку для производства амулетов — это для нас оскорбление, за что вам придется извиниться.
Последовала невероятно долгая пауза.
Пол внимательно обозревал его, слегка подняв одну бровь и изогнув тонкие губы.