Бегущий за ветром
Шрифт:
– Кто-нибудь может удостоверить этот факт?
– Да. Только я не знаю, где этот человек сейчас.
Чиновник повернулся ко мне и кивнул. Лицо его ничего не выражало.
Он хоть в покер-то играет своими нежными ручками?
– Челюсть у вас закована в металл, как я предполагаю, вовсе не потому, что так велит мода?
Да, Сохраб, вляпались мы с тобой.
– В Пешаваре на меня напали грабители.
– Я так и думал. – Он откашлялся. – Вы мусульманин?
– Да.
– Практикующий?
– Да.
По
– Хотя в вашем положении это не так уж и важно. – Он провел рукой по безукоризненно уложенным волосам.
– Что вы имеете в виду?
Я взял Сохраба за руку. Мальчик вопросительно смотрел то на меня, то на чиновника.
– Ответ получится очень длинным. Можно для начала дать вам краткий совет?
– Слушаю вас.
Эндрюс затушил сигарету и сморщился.
– Откажитесь от этой затеи.
– Простите?
– Не подавайте заявления об усыновлении. Ничего не выйдет. Вот вам мой совет.
– Принято к сведению, – мрачно сказал я. – Может, объясните почему?
– Значит, вам понадобился длинный ответ, – бесстрастно произнес Эндрюс и сдвинул руки вместе, будто собираясь пасть на колени перед образом Девы Марии. – Предположим, все в вашем рассказе правда, хотя даю голову на отсечение, вы кое о чем умолчали. А кое-что добавили. Но не это важно. Вы здесь, он тоже здесь, все остальное побоку. Так вот, ваше заявление столкнется с серьезными препятствиями. Начать с того, что этот ребенок – не сирота.
– А кто же он тогда?
– С юридической точки зрения он сиротой не является.
– Его родителей расстреляли прямо на улице. Соседи это видели.
Хорошо еще, Сохраб не понимает по-английски!
– У вас имеется свидетельство о смерти?
– О смерти? Это в Афганистане-то? Там у большинства населения нет свидетельств о рождении.
Глаза у чиновника так стеклянными и остались.
– Сэр, не я составляю законы. Как бы вы ни возмущались, вам придется доказывать, что его родители умерли. Мальчик должен быть официально признан сиротой.
– Но…
– Я еще не закончил. Ведь вам нужен длинный ответ. Следующая сложность – взаимодействие с властями страны, где ребенок родился. Это и вообще не просто, а если речь идет об Афганистане – тем более. Американского посольства в Кабуле нет. Это очень затрудняет дело. Вопрос становится почти неразрешимым.
– Так что же мне делать? Выкинуть мальчика на улицу?
– Я этого не говорил.
– Его изнасиловали. – Мне вспомнились колокольчики и подведенные глаза.
– Очень сожалею. – Полнейшее равнодушие, словно про погоду говорит. – Но для Службы иммиграции
– Что вы хотите этим сказать?
– Если желаете как-то помочь своей родине, переведите деньги какой-нибудь достойной благотворительной организации. Или идите добровольцем в обслугу лагеря беженцев. Но в данный конкретный момент мы не рекомендуем гражданам США усыновлять афганских детей.
– Идем, Сохраб, – сказал я на фарси и поднялся с места.
Мальчик скользнул ко мне и прижался головой к моему бедру. На фото Хасан с сыном стояли в такой же позе.
– Можно еще вопрос, мистер Эндрюс?
– Слушаю.
– У вас есть дети?
Сощурился. Моргнул. Впервые за все время.
– Так есть или нет? Вопрос очень простой. Молчание.
– Так я и думал. На вашем месте должен сидеть человек, который понимает, каково это – хотеть ребенка.
Я направился к выходу, Сохраб за мной.
– А вам можно задать вопрос? – ожил Эндрюс.
– Валяйте.
– Вы успели пообещать мальчику, что возьмете его с собой в Америку?
– И что, если успел? Он покачал головой:
– Давать обещания детям – дело опасное. – Вздохнул и опять открыл ящик стола. – Так вы не отступитесь?
– Не отступлюсь.
Эндрюс протянул мне визитку:
– Тогда советую обратиться к хорошему адвокату по делам иммиграции. Омар Фейсал работает здесь, в Исламабаде. Скажите, что вы от меня.
– Спасибо, – пробормотал я и взял карточку.
– Желаю удачи.
Выходя из кабинета, я оглянулся. Ярко освещенный солнцем, Реймонд Эндрюс смотрел в окно, пальцы его нежно гладили помидорный куст.
– Всего наилучшего, – попрощалась с нами секретарша.
– Ваш босс мог бы быть и полюбезнее, – пожаловался я.
Как она отреагирует? Округлит глаза и скажет что-нибудь вроде: «Известное дело. Все жалуются»? Она понизила голос:
– Бедный Рей. После смерти дочери он просто сам не свой.
Я вопросительно поднял бровь.
– Самоубийство, – прошептала дама в брюках.
В такси на пути в гостиницу Сохраб прижался головой к окну, не отрывая глаз от проплывающих мимо элегантных зданий, осененных эвкалиптами. Его дыхание то и дело туманило стекло.
Сейчас спросит меня, как прошла беседа.
Но он так и не спросил.
За закрытой дверью ванной шумно лилась вода. С первого дня нашего пребывания в гостинице Сохраб взял в привычку мыться перед сном не меньше часа. В Кабуле-то горячего водоснабжения было не сыскать днем с огнем.
Пока он отмокал в благоухающей пене (ну теперь-то ты чистый, Сохраб), я позвонил Сорае.
Рассказал о нашем разговоре с Реймондом Эндрюсом. Спросил:
– Что скажешь?