Бел-горюч камень
Шрифт:
Майис уговаривала взять подарки обратно:
– Тбой дом сам нада кастрюл, мой юрта много посуда! Сачем красный губы? Я не ходи клуб на тансы, хахаль нету, одна Стапан!
Сердилась, когда Мария, смущаясь, втолковывала о своем долге.
– Так нада! Люди не кыыл [34] . Как это по-русску? Люди не сберь, люди – челобек!
Житейская мудрость Майис легко соседствовала с ребячьей смешливостью. Чуть что-то казалось ей забавным, она прыскала в кулак, и Степан шутя, а может, и впрямь в досаде от несерьезности жены, грозно цокал языком. Пристыженно умолкнув, Майис через минуту забывалась
34
Кыыл – зверь (якут.).
Тепло радушного дома, сердечность якутской семьи, а главное – спокойствие за ребенка вырвали Марию из засасывающей черной воронки. В отчаявшейся было женщине восстановилось хрупкое душевное и физическое здоровье. Она старалась не думать о подписке, о том, что никогда не увидит родину. Именно тогда Мария и стала такой, какой ее видели все последующие годы: молчаливой и суховатой, но всегда подтянуто-бодрой.
Завтра – встреча с дочкой и Майис, родной, как сестра, а еще – уроки, – улыбалась она, засыпая. Одиночество больше ее не страшило.
Глава 12
От алфавита до языка, от игрушки до сказки
– Смотри, Майис, это буква «в». Вагон, Василий, волк.
– Багон, Басылай, болк, – повторила послушная ученица.
– В – в, волк, – поправила Мария.
– Ясык саха нету такая букба, поятому она не мосет, – снисходительно пояснил Степан.
– И ты не мосет, – отпарировала жена.
Мария показала, как надо произносить букву «в»:
– Прижмите верхние зубы к нижней губе и сделайте резкий выдох.
Майис закусила губу так, что рот побелел:
– В! В! В! – и сама не поверила: – Я могу! Могу!
После этого заявила, что остальные буквы учить не будет, пока не закрепит «в», и весь вечер радостно восклицала:
– В-вагон, В-василий, в-волк! В-вагон, В-василий, в-волк!
– Б-в-вагон, б-в-волк, – учился произносить неподатливую букву Степан.
Старательно срисовывая в тетрадь букву «ж», Майис сказала:
– Ок-сие, буква-дьенчина.
– Тыый [35] ! Почему ты решила, что «ж» – женщина? – удивилась Мария. Для нее занятия тоже не прошли даром: приятно было иногда вставить в речь якутские слова с их сложными дифтонгами. В этом музыкальном языке она насчитала больше двадцати гласных звуков.
35
Тыый! – возглас удивления вроде «ох!», «надо же!» (якут.).
– Где, где дьенчина? – вытянул шею Степан.
– В клубе, где ты играй на хомус, – засмеялась Майис. – Иди клуб, там тансы, мно-ого дьенчинов! Красивай!
– Своя есь, – буркнул, обидевшись, муж.
– Покажи, как буква «ж» походит на женщину, – попросила Мария.
– В середине – тело и голова, – охотно принялась объяснять Майис. – Вот по стороны ноги. Вот руки вверх.
– Тогда это мучина, – возразил Степан. – Тут что-то мезду ног торчит!
– Не торчит! – осерчала Майис. – Мезду ног, смотри, голова ребенка выходит! Дьенчина родит, руки к палке подняла…
– К какой палке? – не поняла Мария.
– Давно дьенчины стояли, дерзались за палку, палка была на потолок. Так родили.
Буква Ж, жук-скарабей,
– Сказай слова, – ткнув в букву, напомнила Майис.
– Жук, женщина, жара. Произносится так: прячем язык за зубами…
– Я сама, – перебила Майис и напряженно сжала зубы: – Ш! Шук, шенсина, шара… Нет, не получаисса!
– Тыый! Ты научилась выговаривать букву «ш»!
– Шар, – обрадовался Степан, заглянув жене в рот. – Шапка, шуба, шашни… – Он осекся, но было поздно.
– Что такое шашни? – прилежно отшепетывая слово, заинтересовалась Майис.
Степан замялся, покраснел как мальчишка и ответил жене по-якутски.
– Одни женчины на голове! – разозлилась Майис и нечаянно справилась с упрямым произношением.
К следующей весне, когда алфавит подошел к концу, Мария изобрела остроумный способ воспроизведения буквы «ф»: зажгла спичку и дунула на нее, издав звук, недостающий в якутской орфоэпии: «Ф-ф-ф!» Подражая наставнице, супруги сожгли целый коробок.
Место последней буквы поразило Степана – он нашел явную ошибку создателей азбуки:
– Буква «я» не на своем месте стоит! «Я» у человека всегда впереди, а здесь в хвосте, будто ей стыдно!
– Раздулась, гордая, как тойон [36] , – вздохнула Майис. – Потому что не только буква, но и слово. «Я» правильно прогнали в конец, чтобы меньше гордилась собой. Стой она спереди, кричала бы только «Я! Я! Я!», и никто б не услышал других.
Мария не уставала удивляться обыкновению северян очеловечивать некоторые явления. Сознание якутов глубоко затронуло православие, затем сильно поколебало безбожье советской идеологии, но язычества в них было не искоренить, – из-за жизненно необходимого тесного и постоянного взаимодействия с природой, а еще из-за культового ощущения себя детьми высших сил тайги. Долгое – девять холодных месяцев – ожидание тепла сказалось на здешних жителях склонностью к творчеству и созерцательному спокойствию, а изредка, в крутой жизненной качке, – к неожиданно пылким крайностям.
36
Тойон – богатый человек, начальник (якут.).
Представления вдумчивой и сообразительной Майис о мире были проникнуты своеобразной поэтикой в сочетании с простодушным любопытством. За несколько лет «ученического» общения с Марией она значительно обогнала Степана и усвоила русский язык так, будто знала его с детства. А Мария вполне прилично стала изъясняться на мягком якутском говоре, совершенно отличном от европейских языков, с выразительными аллитерациями. Дети не отставали от взрослых: русские и якутские слова вперемешку сыпались из них, как орехи из горсти.
Девочка проводила в семье Васильевых больше времени, чем с работающей матерью. Доверчивой глиной, податливой в бережной лепке, льнуло дитя к женщине, чей молочный запах еще долго тревожило и притягивало рудиментарное младенческое обоняние. Певучий голос матушки Майис умел разбить обиду и успокоить боль, в улыбке жила нежность, а в руках – ловкость и веселая власть над вещами. Изочка училась у Майис женской сметке и способности находить новизну в привычных событиях и предметах. Маленькое домашнее пространство наполнялось в восприятии девочки внебытовой, не утилитарной значимостью, в прозрачной детской памяти запечатлевались цепкие наблюдения – крепи постижения мира и понимания жизни.