Бел-горюч камень
Шрифт:
– Изочка, твой портфель!
– Ой, забыла…
– Мы ходим по разным дорогам, – выпалил он взволнованно. – Я – ром [60] . Ты – другая. Но я буду помнить тебя. И ты меня не забудь. Ладно?
– Ладно, – пробормотала Изочка.
– На бистыр!
– На бистыр, – повторила она как клятву.
– Я хотел бы стать твоим женихом, – жарко зашептал он, нагнувшись к ее многострадальному уху, – но у меня уже есть невеста. Она недавно родилась. Нас только вчера сосватали. Я не люблю ее. Я тебя люблю.
60
Ром –
Мальчик коротко взглянул на Изочку невозможно прекрасными глазами, пошарил в кармане штанов и протянул добела отмытую ладонь. На ней лежали три крупные красные ягоды.
– Это помидоры. Они сладкие.
– Сорт такой, – кивнула Изочка. – Спасибо.
– Бахт тукэ.
– Что это значит?
– Счастья тебе.
– Твоя мама что-то похожее сказала.
– Нет, – покачал он головой, – она сказала по-другому. Но я не верю, и ты не верь… Теперь иди.
Изочка пошла мелкими шагами на шарнирных ногах, как деревянный шахматный клоун, не оборачиваясь, чтобы не разреветься в голос, а сердце ее плакало и кричало. До него, до самого сердца, внезапно дошло, что миром правит чья-то неумолимая злая воля, которая стоит выше горячих желаний, выше человеческих возможностей и даже жизней. Она запросто может подмять под себя, наступить каблуком и раздавить, будто муравья, отважного взрослого человека, не то что маленькую девочку. Басиль, конечно, сильный, раз помогает дяденькам-строителям, но ведь и он всего лишь – мальчик. И никак не избавиться от этой неизвестно откуда и кем посланной страшной власти…
Изочке было невыносимо больно от того, что она больше не увидит Басиля.
– Ты идешь или нет?! – раздраженно крикнула издалека Мария.
– А я вот так могу! – раздался отчаянный крик с другой, все еще ближней, стороны.
Изочка повернулась. Басиль стоял вверх ногами. Она застопорилась, ожидая, что он ее позовет. Но он не звал. Изочка сама приблизилась к нему.
– Прощай, – сказал мальчик хрипло и заплакал.
Руки его дрожали, но он упрямо на них держался, глаза закрылись, и слезы скатывались на лоб, теряясь в пылающем костре рыжих волос.
…Не говоря ни слова, Мария поставила на стол перед сытой Изочкой тарелку супа. Пришлось для вида повозить в нем ложкой. Молча помыли посуду, и Мария принялась за штопку чулок. Изочка напрасно крутилась рядом, мать не обращала на нее никакого внимания. Лишь перед сном налила в таз теплой воды и невыразительным голосом велела помыться.
– Мариечка, – обрадовалась Изочка, – ты на меня уже не сердишься?
– Сержусь, – сказала Мария. – Не смей никуда уходить, не отпросившись, и ничего из дома не таскай!
– Не буду, – заторопилась Изочка, пока Мария не передумала ее слушать. – Я своровала хлеб из-за портфеля, мне ведь стыдно идти в первый класс с мальчишкиным ранцем. Тем более ранец дырявый, а в магазине портфели дорогие, если еще привезут. На базаре без тебя было страшно, и ухо теперь болит… А мы с мальчиком в похлебке сидели, она была не очень горячая… а в цистерне вода холодная, но тоже не очень, не как в реке… Ой, Мариечка, прости, что я без спросу лазила в похлебку и цистерну!.. А толстый дяденька-цыган похож на жука. Он, кажется, немножко король, как в сказке про Золушку, и смеялся смешно, будто сразу много коней, свинок и куриц! А у мамы Басиля, которая «дайе» по ихнему языку, глаза разные, один черный, другой – золотой, но они не стеклянные из аптеки, а всамделишные глаза, ты заметила? Почему они такие?
– Отстань,
– Ты все-все знаешь, – не поверила Изочка.
Но Мария покачала головой:
– Не знаю.
– Может, она – колдунка?
– Колдунья, ты хочешь сказать?
– Дайе прилетела к котлу, когда мы с Басилем там грелись!
– Тогда она – ведьма, – усмехнулась Мария. – Посидела молча, о чем-то раздумывая, и вздохнула: – Опять нафантазировала целую гору!
Изочка не стала разубеждать, да и не успела. Щелоком – так называли в общежитии едкую смесь золы и мыла – Мария начала смывать с ее волос сало цыганской похлебки, и все желание честно рассказать о событиях сегодняшнего дня разбилось у Изочки о горящую боль уха. Потом, лежа в постели, она тихо колупала стену, грызла кусочки извести и заставляла себя думать и жалеть о второстепенных вещах. Жалела, что не успела поиграть с Баро и что никогда не увидит камешек с дремлющим яблоком…
Хотелось поскорее забыть о главном. О том, как мальчик плакал, стоя вниз пламенной головой. О нем самом Изочка не забудет.
Глава 13
Возвращение талисмана
Прошло несколько дней, и кто-то под вечер постучал в комнату. Неуловимо знакомый женский голос спросил из коридора:
– Мария Готлиб здесь живет?
– Здесь…
Мария встрепенулась, побежала открывать, хотя дверь не была заперта.
– Входите… Зина.
– Через рыбий трест тебя нашла, – сказала гостья, задыхаясь, сложила на колени большой мяч живота и села на предложенный стул. – Сказали, что Готлиб Мария сейчас в отпуске, а живет в общежитии на Байкалова. Ни номера дома, ни комнаты… Ну, язык, как говорится, до Киева доведет.
Серые глаза тети Зины в этот раз показались какими-то просветленными и радостными, без злых теней. Изочка затаилась в своем уголке за тахтой, приготовилась слушать: женщина, конечно, пришла не просто так…
Мария, с вытянутым от удивления лицом, машинально достала с полки чашки, хлебницу.
– Ты чаю не готовь, – замахала рукой тетя Зина. – Воды стакан выпью и пойду. Некогда рассиживаться, послезавтра уезжаем, попрощаться надо со всеми, манатки собрать, продать то-се… А это, – она торжественно положила на стол янтарный кулон, – не продала и возвращаю. Тяжело мне с ним расставаться, но должна. Загнать думала от нужды, другого-то золотишка не осталось.
– У меня нет денег, – напомнила Мария.
– А и не надо, твое же! – засмеялась тетя Зина. – Я, думаешь, из-за денег к тебе в такую даль перлась, из одной окраины в другую, да по всему городу искала? Считай, что ты давала мне камень на время. На счастье.
– Разрешились, значит, ваши проблемы?
– Вроде все налаживается, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, сама опомниться не могу… У меня, Мария, не поверишь, избавительница нашлась. Как с неба свалилась.
– Избавительница?..
– Я на базаре у ворот стояла с камнем, когда она ко мне подошла.
– Хотела купить?
– Нет… Я ж цену заломила – о-го-го, она только спросила. Я испугалась поначалу. Всегда таких, как она, боялась раньше, мошенницами считала. Потом нечаянно познакомились, Настей ее зовут. Разговорились слово за словом… До сих пор не пойму, как вышло, что я всю свою жизнь ей рассказала, и про Тугарина, какая дура была, и про Васькино предупреждение о его приезде, и про страх свой. Настя руку мою посмотрела и говорит: «Вижу, Зинаида, будущее твое. А будет оно хорошим и долгим, правнуков успеешь понянчить».