Бэламнийская трилогия

Блэйлок Джеймс

Эскаргот поднял якорь и погреб обратно к субмарине. На поимку рыбы у него ушло около часа, но он почему-то дико проголодался, словно к утреннему чувству голода добавилось еще три-четыре часа голодных мук. Он перевалил рыбину через край люка, и она тяжело упала на пол у трапа; потом он убрал на место шлюпку и сам спустился вниз.

Двумя минутами позже Эскаргот сидел на камбузе и, насвистывая, точил нож о камень. Он никогда не любил чистить и потрошить рыбу и в прошлом зачастую предоставлял это дело жене. Будучи очень, и даже слишком, экономной хозяйкой, она оказывала содействие, поскольку знала, что если делом займется Эскаргот, он скорее всего не закончит до позднего вечера и искромсает рыбу в клочья. Он всегда испытывал легкое смущение, думая об этом. Но

он любил рыбачить – рыбачить и есть рыбу. Потрошение рыбы и ловля рыбы казались Эскарготу занятиями, не имеющими ничего общего. Поэтому обычно он просто возвращался домой с уловом, показывал пойманную рыбу Кларе и обещал заняться ею где-нибудь через час. Но потом возникала необходимость почитать Смитерса или поиграть с Энни, и чаще всего Эскаргот обнаруживал, что час давно прошел и что Клара, храня мрачное молчание, позаботилась о рыбе.

«Не найдешь ли ты минутку, – спрашивала она с деланной вежливостью, – чтобы отнести требуху котам?» Но когда он с готовностью соглашался, испытывая страшную неловкость оттого, что в очередной раз пренебрег своими обязанностями, она хватала требуху и сама относила ее котам – спокойно и демонстративно, словно желая показать, что Эскарготу нельзя поручить даже такое ничтожное дело и что она, несмотря на всю занятость и перегруженность хозяйственными хлопотами, сделает все сама и позаботится, чтобы все было сделано должным образом.

Вероятно, именно поэтому сейчас процесс потрошения и разделки рыбы доставил Эскарготу изрядное удовольствие. Он тщательно вымыл сплошь изрубленную ножом разделочную доску и постарался не загадить камбуз рыбьими потрохами. Котов на борту субмарины не имелось – каковое упущение он восполнит, как только выпутается из нынешних неприятностей, – и потому ему ничего не оставалось, как выбросить кости, голову и требуху в реку. Будь у него лук, соль и перец, он бы сварил из всего этого бульон и состряпал тушеную рыбу, но в данный момент не располагал необходимыми ингредиентами для приготовления такого блюда.

Эскаргот, прищурившись, посмотрел на кучку требухи, лежащую на разделочной доске, и поворошил ее ножом. Что в этой гадости находили коты, он плохо понимал. Рыбьими внутренностями пристало питаться гоблинам, а не котам, которые во всех прочих отношениях являлись весьма разумными существами – порой вздорными, но все же разумными. Профессор Вурцл, безусловно, не выбросил бы рыбьи потроха в реку, да и котам не отдал бы, коли на то пошло. Он бы сначала исследовал их, тщательно изучил, составил бы подробную опись рыбьих внутренних органов в своей записной книжке и так далее, пока не постиг бы в полной мере все тайны, в них сокрытые. К тому времени требуху не стали бы есть и гоблины.

Что, собственно, здесь изучать, спрашивал себя Эскаргот, ковыряясь ножом в куче маленьких трубочек, мешочков, пузырей и противного вязкого месива. Человек вроде него, решивший зарабатывать на хлеб торговлей океанскими тайнами, должен иметь хотя бы поверхностное представление о существах, которыми намерен торговать, и, конечно же, ему следует преодолеть брезгливость. Эскаргот подозрительно присмотрелся к требухе, заметив внутри одного из рыбьих органов, случайно проткнутого ножом, красные шарики, подозрительно похожие на шарики, украденные у него дядюшкой Хелстромом. Он распорол штуковину и обнаружил внутри пару дюжин шариков, которые размером, цветом и формой настолько походили на агатовые, что он на миг усомнился в правдивости рассказов Эплбая о застывшей крови великанов. Неужели он купил у бродячего торговца мешочек умело законсервированной рыбьей икры?

Конечно, это казалось маловероятным. И зачем было капитану Эплбаю лгать? На дне реки действительно лежал великан, верно? К тому же Эскаргот видел разевающийся рот в горе – и Богги тоже видел. Это лишь совпадение, вот что, причем не особо значительное. Вероятно, в огромном мире найдется дюжина вещей, похожих на агатовые шарики, в том числе и настоящие шарики. Эскаргот сгреб с доски потроха, внезапно решив, что узнал о рыбьих внутренностях достаточно, чтобы пройти через самые суровые испытания,

сопряженные с торговлей морепродуктами, и направился к люку с намерением выбросить все в реку. Однако на полпути он по непонятной причине передумал и прошел в библиотеку. Он снял с полки банку с глазом неизвестной рыбы, самой маленькой в мире после желейной, и высыпал туда икринки. Глаз плавал в банке в свое удовольствие черт знает сколько времени; Эскаргот может какое-то время подержать там икринки, просто на всякий случай.

Получасом позже, одетый в темные штаны, рубашку и куртку, Эскаргот крался через густую дубовую рощу, которая длинной полосой поднималась от реки по склону холма и тянулась вдоль широкого луга. Он не знал, есть ли кто на лугу или нет, но кто-то да должен был находиться поблизости – во всяком случае, эльфы, поскольку они явно покинули «Зарю Норы». Эскаргота слегка тревожила мысль о тролле, которого он видел утром. Дважды он натыкался на россыпи камней – судя по всему, агатовых, – изгрызенных, обглоданных и отброшенных в сторону. Он подобрал один такой обломок, желая получше рассмотреть длинные следы зубов на нем, но камень дурно пах, и Эскаргот отшвырнул его в тень и поспешил дальше.

Он не хотел, чтобы его увидел кто-нибудь, кроме Леты. Он считал, что если гном никак не может осуществить свои замыслы без девушки, тогда лучший способ расстроить его планы – это похитить ее. Эскаргот решил наплевать на шарики – пускай они остаются у гнома. И желание дернуть дядюшку Хелстрома за нос постепенно остыло, уступив место горячему желанию отделаться от гнома раз и навсегда.

Последние облака рассеялись. Подгоняемые осенним ветром, холодным и свежим, они уплыли прочь, спеша заняться более важными делами. Эскаргот с удовольствием надел бы свитер под куртку, ибо ветер, хотя и несколько стихавший среди густых деревьев, все же задувал за воротник и в рукава, заставляя его с особо острым сожалением и страхом вспоминать дом в Дикой Лощине, в котором мужчина сидел у камина, читая книгу и потягивая эль.

С дубов осыпались листья и кружились на ветру, то опускаясь почти до самой земли, то вновь взмывая ввысь и проносясь мимо Эскаргота, в то время как ветер непрерывно трепал полы куртки, словно спутав ее с листом. Перешагнув через кучу валежника, он присел на корточки, обхватив себя руками, и напряженно всмотрелся вперед в попытке увидеть, где кончается лес и начинается луг.

Внезапно ему показалось, что вокруг него бушует своего рода буря. Тысячи листьев проносились мимо, чертя в воздухе немыслимые зигзаги, падая и взлетая, зависая на месте и кувыркаясь на лету, словно всем им, как и Эскарготу, не терпелось поскорее добраться до луга. Один лист выплыл у него из-за головы и, приблизившись к носу, вдруг затрепетал и метнулся прочь. Эскаргот вздрогнул и невольно вскрикнул, прикрывая голову руками и падая ничком в траву. На листе он увидел человечка-невеличку в черной шляпе и лохмотьях, с длинной бородой и горящими глазами пророка, который прокричал несколько неразборчивых слов, когда ветер подхватил лист и унес прочь.

Эскаргот с облегчением увидел, что человечки-невелички сидят не на всех листьях, а примерно на каждом десятом. И все же сотни, возможно тысячи, крохотных существ кружили в воздухе, сидя на листьях по одному, а иногда по двое. Он услышал пение в шуме ветра – высокие тонкие звуки, похожие на посвистывание спящей собаки, которая на самом деле и не спит вовсе. Эскаргот сидел на корточках под деревом, глядя на проплывающую мимо флотилию. Он не имел желания связываться с человечками-невеличками, которым могло взбрести в голову наброситься на него со своими кирками. И конечно же, он не хотел причинить вред ни одному из крохотных созданий. Он подождет, через минуту они уже скроются из виду, сказал он себе, начав вытаскивать из кармана трубку и кисет, но потом передумал и положил все обратно. Листопад пошел на убыль, и Эскаргот увидел, как последний вихрь листьев исчезает за деревьями. Листья продолжали кружиться в воздухе, но теперь они плавно опускались на землю, как положено благоразумным листьям, и на них никто не сидел.