Белая чума
Шрифт:
– Что?
– Я цитирую товарища Ленина, – гордо заявила Годелинская. – Он одобрял «узаконенное использование насилия».
– Мы здесь не для того, чтобы разводить дебаты по идеологии, – отрезал Лепиков.
– Именно для этого, – вмешался Хапп. – Идеология Безумца будет занимать каждую секунду нашего бодрствования.
– Вы полагаете, что Ленин был сумасшедшим? – окрысился Лепиков.
– Это не предмет обсуждения, – сказал Хапп. – Но понимание одного безумца помогает понять всех остальных. В этой лаборатории нет священных коров.
– Я
– В оригинале это выражение, Сергей, звучало как «красная селедка», – усмехнулся Хапп.
– Цвет рыбы не делает ее менее рыбной, – заявил Лепиков. – Надеюсь, вы правильно поняли мою мысль. – В тоне Лепикова не было и следа фамильярности.
Хапп предпочел наслаждаться остротой, рассмеявшись, потом сказал:
– Вы правы, Сергей. Абсолютно правы.
– Вопрос в том, что этот Безумец думает о себе; – пробормотал Бекетт.
Фосс согласилась:
– Действует ли он честно и мужественно? Кажется, он помешан на этих понятиях.
– Там есть стоящий внимания пассаж, – сказал Данзас. Он пролистал бумаги, кивнул, найдя что-то, потом зачитал: – «Террористы всегда нападают на честь, достоинство и самоуважение. Их собственная честь должна умереть первой. Вам следует знать, что „Провос“ из ИРА отбросили в сторону честь ирландца. По старому закону вы могли убить своего врага только в открытом сражении. Вы должны были драться с ним равным оружием. Такой мужчина заслуживал всеобщего уважения. Воин был благороден и справедлив. Какое благородство и справедливость были в бомбе, убившей невинных на Графтон-стрит?»
– Графтон-стрит – это там, где погибли жена и дети О'Нейла, – вздохнула Годелинская. – Это либо О'Нейл, либо очень умная маска.
– Возможно, – согласился Данзас. Он снова склонился над своими заметками и зачитал: – «Эти убийцы из временной ИРА напоминают мне лакеев-лизоблюдов, лизавших задницу Дублинскому замку в худшие времена деградации Ирландии. Методы их не различаются. Англия правила пытками и смертоносным насилием. Псевдопатриотичные трусы из „Провос“ хорошо выучили этот урок. Выучив его, они отказались изучать что-либо еще. Поэтому я преподам им урок, какого никогда никто не забудет!»
– Эти из временной ИРА или «Провос». Это они взорвали бомбу на Графтон-стрит? – спросила Фосс.
– Наш Безумец их выделяет, но не делает большого различия между террористами, – ответил Хапп. – Обратите внимание, что он считает в равной степени виновными Великобританию и Ливию и предупреждает Советский Союз, приписывая ему сотрудничество с Ливией.
– Ложь! – заявил Лепиков.
– Франсуа, – промурлыкала Фосс, наклонившись вперед, чтобы посмотреть прямо на Данзаса. А сама подумала: «Он называет меня по имени. А как он воспримет подобную фамильярность по отношению к самому себе?»
Данзас не выглядел оскорбленным.
– Да?
– Видите ли вы в этом нечто большее, чем просто шизоидную диатрибу?
– Это слова оскорбления, вырвавшиеся из агонизирующего существа. Уверен, это О'Нейл.
– Здесь есть его собственные слова, – сказал Данзас, возвращаясь к своим заметкам. – «Каждый тиран в истории отмечен равнодушием к страданию. Это четкое определение тирании. Так вот, я тиран. Вы должны иметь дело со мной. Вы должны ответить мне. И мне безразличны ваши страдания. По причине этого безразличия я прошу вас учитывать последствия ваших собственных насильственных действий и насильственного бездействия».
– Но действительно ли он безразличен? – спросил Бекетт.
– Думаю, что да, – ответил Хапп. – В противном случае он просто не смог бы этого сделать. Видите систему? Настоящее надругательство, происходящее из агонизирующей чувствительности, а потом безразличие.
– Но он называет себя Безумцем, – пробормотала Годелинская.
– Точно подметили, Дорена. Это его защита. Он говорит: «Я безумен». Это лежит в двойственном ощущении гнева и сумасшествия; Оправдание и объяснение.
– Билл, – спросила Годелинская. – Какие еще агентства выслеживают этого О'Нейла?
Бекетт покачал головой. Вопрос встревожил его. Для ошибок не было места. Вопрос Годелинской ударил по больному месту.
– Я не знаю.
– Но вы сказали, что другие разыскивают его, – настаивала она.
– Да. Рассчитываю на это.
– Надеюсь, что они работают с предельной деликатностью.
– Вы начинаете видеть его моими глазами, – сказал Хапп.
– И как же вы его видите? – спросила Фосс.
Хапп откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Это придало ему детский облик, испорченный только очками с толстыми стеклами.
– О'Нейл. Потомок ирландцев. Получил в Штатах хорошее образование. Наверное, нужно уточнить – великолепное образование. Хорошее знание ирландской истории. Вероятно, приобретенное в семье. Он завершил огромный проект по молекулярной биологии, а обстоятельства ему, несомненно, не благоприятствовали. Небольшая лаборатория, можете быть уверены.
– Почему мы можем быть в этом уверены? – спросила Фосс.
– Если это О'Нейл, – сказал Бекетт, – то, по оценкам ФБР, он скрылся, имея около полумиллиона долларов.
Лепиков даже подпрыгнул.
– Так много? Как может обычный гражданин приобрести такое богатство?
– Не обычный гражданин, – уточнил Бекетт.
– Это точно, – отстраненно сказал Данзас. – Доктор Хапп и я сошлись в оценке экстраординарности ситуации этого Безумца.
При упоминании своей фамилии Хапп открыл глаза, но к формальности Данзаса отнесся равнодушно. Он заявил:
– Франсуа сформулировал это в двух словах. Наш Безумец – это незаурядное человеческое существо, претерпевшее великие муки, потерявшее душу. С тех пор он фанатично пытается заставить других разделить с собой эту муку. Согласитесь, он добился успеха. Ни одна женщина не выжила на острове Эчилл и… вы все видели доклады из Ирландии и Великобритании. Последние донесения из Северной Африки… – Хапп смолк.