Белая дорога

Флевелинг Линн

— А я вообще ничего не почувствовал, — промолвил Онир-и-Талир, покачав головой.

— Возможно каждый чувствует то, что хочет почувствовать или то, что ожидает увидеть, — задумалась Циллина-а-Сала. — Я вижу дракона в его глазах. Но в то же время в драконе я вижу ребёнка. Никогда прежде не слышала ни о чём подобном. Не встречала ни в одном из писаний.

— Циллина — наш величайший ученый, — пояснила Адзриель. — Она обучалась в Сарикали, а также у катмийцев.

— А вам известно

что-нибудь про Хазадриельфейе? — поинтересовался Алек и тут же добавил вежливое: — Почтеннейшая тётушка.

— Похоже, меньше, чем тебе. Лишь та давняя история про то, как Хазадриель после своих видений взяла с собой немногих избранных и покинула родные земли. С тех пор никто ничего о ней не слышал. Насколько я знаю, они унесли с собой свою тайну. Однако теперь, видя это волшебное дитя, мне кажется стали ясны их резоны.

Она взяла в руки ладонь Алека. Её кожа была гладкой и сухой, как пергамент, но глаза лучились теплом.

— То, что было сделано во имя сотворения этого ребенка, безусловно, является злом и противно природе. Вся эта алхимия, про которую нам поведал Серегил, представляется мне той же некромантией, в более мягкой форме. То, как поступили с тобой, милый Алек, Живущий за Двоих, было мерзко, и сам рекаро — мерзость. Нет, мой хороший, пожалуйста, не смотри на меня такими глазами. Ты и сам в глубине души отлично знаешь, что я права. Все подобные существа — гомункулы — противоестественны. Они не имеют права на существование.

Да, то была чистая правда. И Алеку это было известно, как никому другому. И всё же он не мог заставить себя считать Себранна мерзостью. Это было равносильно тому, чтобы проклясть самого себя.

— Представь, что было бы, если бы последователи Хазадриель остались, — сказала Адзриель. — Скольких из них схватили бы и использовали затем для создания вот таких вот тварей на потребу их господам?

— Или ради наживы, — добавил Онир. — Способные убить всего лишь песней и вдохнуть жизнь в мёртвое тело, да они ценнее и золота и лошадей!

Эла вздохнула и потёрла колени.

— И если бы ещё всё ограничивалось лишь целительством… но воскрешать мёртвых? — её передёрнуло. — Мне вовсе не хотелось бы задеть твои чувства, Алек, Живущий за Двоих, но подобные вещи также абсолютно ненормальны. И то, что сделали с тобой, идёт вразрез со всем мировыми законами. А вдруг вот такое вот создание окажется в руках какого-нибудь злодея и, даровав ему бессмертие, сделает его всесильным?

— Вы хотите сказать, что мне не стоило выживать? Что и я сам — такая же мерзость? — воскликнул Алек, чувствуя зарождающийся внутри неприятный холодок.

— Нет! Ни в коем случае, — заверила его Эла. — Однако ты сделал нечто, не дозволенное никому… Когда

вернулся из Врат Смерти.

Серегил обнял Алека одной рукой, а другую положил на плечо Себранна.

— Никто не заставлял Себранна делать этого для Алека. Никто из нас и не подозревал, что его силы настолько велики! Себранн сам сделал это, по собственной инициативе.

— И это едва не стоило ему жизни, — добавил Алек. — Если бы я не ожил, чтобы дать ему пищу, он бы тоже в конце концов погиб.

— Ах да, что касается еды. Он ведь питается только кровью? — поинтересовался Онир-и-Талир.

— Причём исключительно моей, — кивнул Алек.

Старик призадумался над его словами.

— В таком случае, не представляю, каким образом все эти алхимики собирались разводить пригодное для продажи потомство, ведь их нельзя отделять от их прототипов. А это делает их привилегией лишь маленькой кучки избранных.

— Тут ещё одна загвоздка — смешанная кровь Алека, — заметила Циллина. — Он не чистокровный хазадриельфейе. И кто поручится, что вот этот рекаро именно такой, каким он был задуман, будь он создан из одной лишь хазадриельфейской крови?

— Алхимик тоже говорил, что оба получившихся рекаро совершенно не то, что он ожидал, судя по тому, что читал в книгах, — пояснил Алек. — Они должны были иметь крылья и быть безголосыми. Себранн же не умеет летать, однако он разговаривает.

— Вот как? — заинтересовался Онир-и-Талир. — Давайте-ка послушаем.

Алек взял чашку и показал её рекаро.

— Что это?

— Ча-а-ашка, — протянул Себранн едва слышным скрипучим голоском.

— А это? — Алек тронул свой кинжал.

— Но-о-ожик.

— А я кто? — спросил Алек.

— А-а-е-ек.

— А я? — подала голос Адзриель.

— Адз-ри-и-ил.

— Вы видите? — сказала она, повернувшись к остальным. — Он разговаривает. Он учится. Совершенно очевидно, что он очень привязан к Алеку. И к Серегилу тоже. И насколько мы можем судить, он совершенно уникален. Если бы только его было можно выучить применять одни свои лекарские задатки, я бы сказала, что он лишь на пользу этому клану.

— Но вот это «если бы» и является определяющим, уважаемая Кирнари, — проворчал Триллиус-и-Морин. — Я не ошибся в своих ощущениях. Это — смерть. Он уже убивал, и он станет убивать снова.

— Но он же и исцеляет… Дядюшка. Разве одно не уравновешивает другое? — спросил Алек.

— Гораздо более важно выяснить, что же он такое и возможно ли создание ещё ему подобных? Если да, мы должны это остановить, — не унимался Онир. — И мне представляется, что лишь вы двое можете найти ответы на эти вопросы. И вы просто обязаны это сделать!