Белая как молоко, красная как кровь
Шрифт:
— Для подруги.
Голова, будто появившаяся из доисторической пещеры, наклоняется, и морщины на лице делаются глубокими, словно реки.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Отвечает миролюбиво, и реки её морщин оборачиваются морской гладью. Выхожу довольный, с цветком в руке. Маргаритка — чудесная. Простая, какой и должна быть маргаритка. Можно подумать, кто-то когда-то посадил семечко специально для того, чтобы этот цветок оказался теперь у меня в руке. Тот садовник ничего не знал, но сделал это для меня. Его труд приобрёл смысл именно сейчас. По больничному коридору, в белой вечерней тишине, несу эту маргаритку Беатриче, в палату «234»
— Сладких снов, сладких снов, дорогая! Средь звёзд небесных и на земле! Лишь о тебе, цветок прекрасный, я мечтаю, лишь о тебе. Ты здесь, дорогая, ты рядом, но всё равно так далеко, далеко…
И неслышно удаляюсь. Я сделал то, что должен был сделать, — спел свою первую серенаду. В пижаме, но спел.
Ложусь в постель и не могу уснуть. Представляю Беатриче, и словно тяжесть на сердце ложится. Совсем не такое ощущение, как при виде какой-нибудь потрясающей красавицы. Бывают такие красивые девушки, что дух захватывает. А Беатриче словно тяжесть какую-то опустила мне на сердце, и нужно нести её, это приятная тяжесть… должно быть, таково свойство настоящей любви. Не просто любви, когда голова идёт кругом, а любви, которая пригвождает тебя к земле, как сила тяжести.
Я так и уснул, не погасив света, глядя на картину, которую подарила Сильвия. Представлял себе, будто стою у руля этой лодки, и рядом со мной Беатриче, и мы плывём на остров, где осуществятся все наши мечты. И маргаритка в её огненно-рыжих волосах, сверкающих на солнце…
Как сказали бы комики Альдо, Джованни и Джакомо, спроси меня, счастлив ли я. Да, по крайней мере в мечтах.
Наконец возвращаюсь домой. Завтра Рождество, и меня выписывают. Знаешь, какая это радость… Только рука всё ещё остаётся в гипсе: целый центнер гипса! Но сначала я должен оставить письмо Беатриче, и потом, когда она тоже выйдет из больницы, мы встретимся. Все будет замечательно, и станем жить счастливые и довольные.
Жду ночи, в это время в больнице повсюду слышен только храп, доносящейся из палат, словно кабанье хрюканье. Запахи болезней во сне слабее, как и боль. Я вложил своё письмо в новый конверт, который попросил купить Сильвию. Заклеил. Неслышно, крадучись, направляюсь в отделение Беатриче. С каждым шагом на душе всё легче, а сердце словно превращается в дом, который Беатриче уже начала обставлять, по своему желанию перемещая в нём вещи, чувства, мечты, планы. Повторяю про себя письмо, которое помню наизусть, как будто каждое слово в нём отделилось от бумаги и живёт собственной жизнью.
Дверь в палату закрыта. Осторожно приоткрываю её и, затаив дыхание, подхожу к кровати Беатриче, ожидая уловить её лёгкое дыхание, её запах.
Кровать пуста. Покрывало не тронуто, застелено аккуратно, без единой складочки.
Сажусь на кровать. Сжимаю, комкая, письмо. Моя мечта — как те воздушные змеи, которые мы делали с папой, когда я был маленьким. Долгие месяцы мастерили мы их, а они потом ни за что не хотели лететь. Только однажды поднялся ввысь наш
Вот так, влекомая ветром, улетает теперь прочь и Беатриче. Пытаюсь удержать её, но боль от шнура, который удерживает её у моего сердца, всё сильнее… Как Терминатор во сне, сворачиваюсь калачиком, боль постепенно утихает _ ведь лежу на постели, которая приютила Беатриче. Сегодня ночью буду спать рядом с нею, даже если она и улетела отсюда.
— А ты что здесь делаешь?
Эти слова прерывают моё пребывание на бескрайней белой кровати. Если бы эта полная медсестра не знала меня, досталось бы мне весьма и весьма.
— Я искал Беатриче…
Отвечаю так искренне, что обезоруживаю эту женщину с её добрым, как у всех полных медсестёр, сердцем, способным любить запах больных.
— Она вчера выписалась.
Молчит и внимательно смотрит на меня.
Поднимаюсь с кровати опечаленный, как человек, который провёл ночь в объятиях Беатриче, и, глядя в пол, шаркая ногами, тащусь в коридор.
Когда прохожу мимо медсестры, она дружески ерошит мне волосы:
— Позаботься о ней. И за меня тоже.
Смотрю на неё и чувствую тепло её ласки, оно придаёт мне мужества, которого не хватает.
— Постараюсь…
Потом приходит мама. Укладывает мои вещи в большую сумку и, поддерживая меня, хотя это и не нужно, помогает дойти до машины. Притворяюсь, будто чувствую себя хуже, чем на самом деле, чтобы она ощутила, какой я тяжёлый с этим гипсом, и чтобы самому ощутить её объятие, помогающее забыть боль — самое невидимое и тяжёлое из всего, что мне известно.
В моей комнате всё как было. Кто знает, каких я ждал перемен. Не сплю больше под одной крышей с Беатриче, не могу навестить её. Мой «полтинник» кончил тем, чем сам я мог кончить. Но в любом случае мне сейчас не сесть за руль.
Рождество, так что ещё две недели предстоит сидеть дома с рукой на перевязи. Воспользуйся этими каникулами, чтобы наверстать пропущенное, позанимайся, чтобы не отставать, сказала мама. Какие чудесные каникулы — заниматься вдвое больше обычного. Но дважды ноль — всё равно ноль, хоть это-то я знаю. Когда пытаюсь сесть за книги, стрелки часов словно приклеиваются к циферблату и не двигаются, как будто попали в какой-то пространственно-временной пузырь.
Начинаю плавать в этом белом пузыре, который уносит меня куда-то вверх, к облакам, где никто не услышит меня, а потом в звёздную тишь: одинокий, как улетевший прочь шарик.
Когда всё окончательно становится белым, моё сердце сжимается до размера чечевичного зёрнышка, и даже если вопит изо всех сил, никто не слышит его.
Единственный человек, который может спасти меня, это Сильвия.
Сильвии не будет несколько дней, она уехала к морю, к бабушке. Тем лучше: значит, ещё могу отложить эти проклятые занятия. И всё же просто умираю от скуки, чувствую себя виноватым из-за того, что теряю время, но никак не могу взяться за учебники. Мечтатель говорит, что если человеку скучно, то лишь потому, что он недостаточно полно живёт. И что за мысль такая? Одно из его философских умозаключений. Это выше моего понимания. Может, поэтому и нравится. Может, потому что говорит правду: живу недостаточно полно. Но что это значит — «жить недостаточно полно»? Нужно будет спросить у него.