Белая кошка
Шрифт:
— Их двое.
Лицо знакомое и одновременно чужое. Что-то во мне сжимается, протягиваю руку, но Лила отшатывается. Конечно: знает, чем чревато мое прикосновение.
— Скорее.
Пошатываясь, встаю.
— О черт! — Совсем забыл: я же такого наговорил Филипу, а еще воображал себя талантливым вруном.
— В шкаф, — командует она.
Шкаф набит изъеденными молью шубами и пальто. Торопливо выкидываем снизу коробки, протискиваемся внутрь. Приходится поднырнуть под перекладину, на которой болтаются
Ничего не вижу, только тусклый свет в щелочке между дверями. Подбородок щекочет мамин норковый воротник, слабо пахнет духами.
Открывается входная дверь, я слышу Филипа:
— Кассель? Дедушка?
Машинально дергаюсь, совсем чуть-чуть, но Лила хватает меня за руки, ногти глубоко вонзаются в кожу.
— Тсс!
— Сама не шуми.
Почти бессознательно копирую ее жест. В темноте девушка кажется чем-то ненастоящим, привидением. Худенькие плечи чуть подрагивают под моими ладонями.
Мы оба без перчаток. Так дико.
Лила тянется вперед.
Прикосновение полураскрытых манящих губ. Мы легонько стукаемся зубами. Этот поцелуй лучше всех моих тайных запретных мыслей. Я так мечтал о нем еще тогда — в четырнадцать и позже, после убийства, когда мечтать о ней было неправильно, безумно. Я так хотел его и вот теперь получил и не в силах противиться. За спиной — стенка шкафа; чтобы не потерять равновесие, хватаюсь за ближайшее пальто, шерстяная ткань рвется от прикосновения.
Лила кусает меня за язык.
— Здесь его нет, — говорит Баррон. — И машины нет.
Внезапно она отворачивается, спутанные волосы щекочут лицо.
— Как думаешь, что он рассказал деду?
— Да ничего, — огрызается Баррон. — Ты делаешь из мухи слона.
— Слышал бы ты его по телефону. Явно вспомнил, но я не знаю, что именно. Возможно, подозревает, что кто-то над ним поработал.
Слышится хруст. На полу столько всего валяется — наверное, наступили на что-то.
— Он, конечно, неплохо соображает, но у тебя паранойя.
Лила дышит мне в шею. Слышу, как они поднимаются по лестнице. Мы так близко, что касаемся друг друга. Она ведь прикасалась ко мне, когда колдовала.
— Той ночью, в Уоллингфорде, ты пробралась ко мне в комнату? — шепотом спрашиваю я.
— Они хотели, чтобы я тебя выманила, чтобы ты вышел из общежития. Многие попадали к ним в руки из-за меня.
Так и вижу перед собой белый силуэт, крадущийся по лестнице. Собака, наверное, лаяла, но она ведь могла усыпить и ее тоже.
— Зачем ты меня поцеловала?
— Чтобы не шумел. А ты что подумал?
Молчим. Наверху раздаются шаги, скрипят старые доски. Обыскивают
— Спасибо, — отвечаю как можно язвительнее, бешено колотится сердце.
— Ты ничего не помнил? Я догадалась в конце концов. А Баррон говорил, ты смеялся, что меня заперли в клетке. Ты ведь не смеялся?
— Конечно нет. Они сказали, что ты умерла.
Лилин отрывистый смешок больше похож на бульканье.
— И как же я умерла?
Просидела в клетке три года. От такого легко можно сойти с ума, но Лила не кажется мне безумной: если уж она спятила — то что говорить обо мне?
— Я убил тебя ножом. — Знаю, воспоминание ненастоящее, но голос все равно меня не слушается.
Тишина. Слышу только удары собственного сердца.
— Я помнил кровь на полу, как поскользнулся в ней. Помнил, как радовался, словно что-то удачно сошло с рук. Смотрел на твой труп и радовался. Помню это до сих пор. Воспоминание чудовищное и оттого еще более настоящее — разве такое выдумаешь? Лучше бы я ничего не чувствовал, был бы просто убийцей, но радость…
Хорошо, что в шкафу темно, я бы не смог сказать ей это в глаза.
— Они собирались меня убить. Мы с Барроном сидели в подвале, он схватил меня за руки, прижал к полу. Я решила — дурачится, а потом вошли вы с братом. Филип что-то объяснял, а ты все качал головой.
Неправда, ничего такого не было. Но на самом деле — откуда мне знать?
— Я просила Баррона отпустить, но он даже не смотрел на меня. Потом Филип достал нож, и тут ты вроде как передумал и подошел к нам. Тоже смотрел не на меня, а куда-то сквозь, словно не узнавал. Баррон разжал руки, но ты схватил мои запястья и прижал к ковру. Намного сильнее его.
Сглатываю и закрываю глаза. Я боюсь услышать, что было дальше.
На лестнице раздаются шаги, и Лила замолкает.
— Скажи мне, — шепчу ей в ухо. Получается слишком громко, но они, похоже, не слышат. — Скажи, что было дальше.
Она зажимает мне рот рукой и яростно шепчет:
— Молчи!
Что тут поделаешь — шум поднимать нельзя.
— Не говори Антону. — Голос Филипа звучит совсем близко.
Лила вздрагивает. Пытаюсь обнять ее в темноте, успокоить, но она только дрожит еще сильнее.
— Не говорить что? Что Кассель, по-твоему, съехал с катушек? Хочешь все испортить?
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь из нас пострадал. Антон становится все более непредсказуемым.
— Мы о нем позаботимся, потом, когда все кончится. Кассель в порядке, ты слишком с ним нянчишься.
— Просто все очень рискованно, сам план ненадежный. Кассель нам нужен, а ты, по-моему, забыл стереть ему память.
— А по-моему, проблема в твоей сучке жене. Говорил же — надо было послать ее куда подальше.