Белая река. Гримерша

Ее жизнь казалась пустой, да и на самом деле была такой, какой казалась. В шестнадцать лет она носила хвостик на затылке и была безответно влюблена в мальчика с соседней парты. В двадцать — носила хвостик на затылке и была безответно влюблена в своего женатого начальника. В двадцать пять — носила хвостик на затылке и пережила

Когда ей исполнилось двадцать восемь, она носила все тот же хвостик. Только в нем уже замелькали седые волосы.

Вот тогда-то все и изменилось.

Аутотренингом она занималась каждый день. Уныло рассматривала в зеркале бесцветную физиономию и монотонно повторяла: «Я красавица. Какая же я красавица…»

Двадцативосьмилетней Дарье Громовой катастрофически не везло в любви. Все ее подружки (и даже толстая Надька Кошкина) давно повыходили замуж, успев до этого испытать прелести как минимум первой, второй, третьей и четвертой влюбленности. У многих появились дети. А Даша даже стеснялась идти на встречу бывших одноклассников. Потому что ей нечем — ну решительно нечем — было похвастаться, в отличие от остальных.

Она мечтала стать актрисой, как все девочки-подростки.

Она мечтала защитить докторскую диссертацию по высшей математике, как все некрасивые девочки-подростки.

Она мечтала удачно выйти замуж, как все некрасивые школьницы, обремененные к тому же безнадежно троечным аттестатом.

Серая мышка, унылая троечница, она умудрилась трижды провалится в педагогический институт. В конце концов, одна из сердобольных маминых приятельниц устроила непутевую Дашу на курсы гримеров при «Мосфильме». Полгода она кропотливо изучала строение человеческого лица и старательно пудрила физиономии мосфильмовских статистов. Даше даже говорили, что у нее неплохо получается. Один старенький педагог однажды заявил, что Даша Громова — гример от Бога.

— Ленивая ты, конечно, и руки у тебя не откуда надо растут, — сказал он, — зато ты к клиентам как к людям относишься.

— А другие как? — удивилась Даша.

— Как к манекенам, — спокойно объяснил старик, — красят по шаблону, в точности как на лекции рассказывали. Вот и получаются у них куклы Барби, красивые и бездушные. А ты, Даша, видишь в человеке характер, у тебя есть фантазия, а это в нашем деле семьдесят процентов успеха.

Что верно, то верно. Даша иногда такие подробности про своих клиентов выдумает, такие сюжеты — ну просто «Санта-Барбара»! Насквозь видит людей, ей бы телепатом в цирке работать.

Приходит, например, к ней смазливая статисточка — вытравленные перекисью кудри, приятно загорелая мордашка. Роль ее в лучшем случае состоит из хрестоматийных слов «Кушать подано!», а девчонка ведет себя, словно она Барбара Стрейзанд и Грета Гарбо в одном лице. (Даша, кстати, давно усвоила для себя киношную аксиому — чем мельче у актера роль, тем больше у него гонору. Нет никого злее и наглее эпизодников!) На Дашу и не посмотрит, сядет перед зеркалом, холодно прикажет:

— Меня красить тоном номер девять да под глазами замазать маскировочным карандашиком. А губы пусть получатся полными. А если плохо накрасишь, все режиссеру расскажу, он

А Даша смотрит в запрокинутое личико несостоявшейся Шарон Стоун и понимает, что девочка она в общем совсем незлая. У стерв не бывает таких «улыбчивых» морщинок возле губ, и ямочек на щеках тоже не бывает. Скорее всего, у этой особы полно задушевных подруг, много поклонников, ее обожают родители. Просто девушке не везет, оттого она такая сердитая. Поступила чудом в театральный институт, считалась, наверное, первой красавицей на курсе. Думала, что весь мир зажат в ее кулачке. А блата никакого нет, и таланта особенного тоже, — вот и не берут ее на главные роли.

Случается и наоборот. Однажды Даше повезло — ей, недоучившейся практикантке, доверили гримировать саму Марину Коваль, знаменитую актрису, суперзвезду отечественного кинематографа.

Даша глазам не поверила, когда увидела в своем кресле приму. Марина была божественно красива — такие идеальные черты редко встретишь даже на обложках модных журналов. Гладкая смуглая кожа, миндалевидные зеленые глаза, ярко-рыжие кудри (причем Марина никогда не красила волосы, это был ее естественный цвет).

— Меня зовут Марина, можно на «ты», — приветливо улыбнулась дива, — ты уж, ради бога, сделай что-нибудь с моим лицом. Чтобы оно не так ужасно смотрелось.

— Вы… вы само совершенство, — ляпнула Даша, — даже не знаю, что здесь гримировать. Я бы вообще ничего красить не стала, только припудрила бы.

— Милая девушка, — умилилась актриса, — я тоже не люблю косметику. Но что поделаешь, раз режиссер сказал, что надо краситься, значит — надо. Я человек подневольный.

И Даша послушно извлекла из своей тряпичной сумки простенькие коробки с гримом, кисточки, пуховки. Она размазывала по знаменитому лицу легкий тональный крем, и ее пальцы слегка дрожали от волнения. Даша старалась запомнить каждую черточку — не каждый день у нее будет шанс прикоснуться к самому совершенству. И вдруг она заметила, что на самом деле у Марины немного хищное лицо — длинноватый острый нос, высокие скулы, цепкий взгляд. Даша даже кисточку выронила от неожиданности, когда разглядела эти агрессивные черты, проявившиеся на ангельском Маринином лице.

— Извините, я помою кисть, — пробормотала она.

— Да брось ты, здесь пол чистый, — неожиданно тепло улыбнулась звезда, — не бери в голову. Я и сама все роняю, когда нервничаю.

Когда Марина улыбалась, «акулий» взгляд исчезал и она снова становилась похожа на Мадонну с итальянской гравюры.

А вечером Дашу подозвал помощник режиссера, милый, краснеющий очкарик в нелепой расхристанней рубахе Он тоже был из подрабатывающих студентов, относился к Даше с пониманием и сочувствием.

— Даш, ты это… не обижайся, но… Короче, наш главный сказал, чтобы ты завтра не приходила.

— Что? — изумилась Даша. Раньше на ее работу никто не жаловался, наоборот — ее считали самой талантливой из гримеров-практикантов.

— Ну… понимаешь, он уже позвонил на твои курсы и сказал, чтобы прислали другого стажера.

— Но почему? Разве я плохо работала? Что мне сказать на курсах? Меня же из-за этого могут вообще не взять больше на практику.

— Ты, короче… знаешь, это Маринка что-то ему наплела, — признался помощник режиссера.