Белая Россия

Куприн Александр Иванович

— Да нет, Володя, не так...

Сын не выдерживает:

— Полковник Манштейн. Я вам здесь не Володя, потрудитесь молчать.

Дед мгновенно под козырек:

— Слушаю, ваше превосходительство.

Но молодой Манштейн уже ищет глазами ординарца:

— Немедленно подать полковнику Манштейну экипаж.

Так кончались их добрые надежды пожить вместе, и Дед возвращался к нам.

Он никогда не говорил о таких приключениях у сына: по-видимому, полковник без должности понимал сам, что ему не следовало вмешиваться в боевые приказы командующего генерала. В Крыму по моему ходатайству

перед Врангелем Дед, впрочем, тоже был произведен в генералы, для уравнения в чинах с сыном.

Третий полк сына был для старика совершенным образцом всех полков Белой армии. Мой оперативный адъютант капитан Елецкий, веселый человек, подметив эту черту Деда, начинал иногда трунить за обедом.

— Эх, — вздыхал Елецкий, — кабы у нас да все полки были, как наш 1-й, уже давно были бы в Москве, и все там мохом поросли.

— Почему не как 3-й? — настораживался Дед.

— 1-й полк лучше, — невозмутимо и строго отвечал Елецкий.

Дед раскидывал на него мохнатые брови, заметно краснел и говорил с презрением:

— Почему-с это лучше?

— Да вы возьмите-с карандаш, — подхватывал презрительное «с» Елецкий. — Простая арифметика. Записывайте, сколько взято бронепоездов, батарей, пулеметов 1-м, сколько 3-м полком — разница.

Дед добросовестно подсчитывал. Елецкий нарочно подсыпал нам лишние трофеи. Дед смотрел на листок, краснел до самого лба и с яростью останавливал Елецкого:

— Капитан Елецкий, потрудитесь замолчать. Доблесть 3-го полка высчитывается не по вашей дрянной бумажонке.

Мы все спешили согласиться с Дедом. Имя сына было для старика святыней, что, впрочем, не мешало им грызться между собой. Однажды ко мне неожиданно пришел молодой Манштейн.

— Ваше превосходительство, воздействуйте, наконец, на отца, — сказал он, с усмешкой покусывая губы.

— Что такое?

— Хотел меня душить.

— Как — душить?

— Из-за путешествия на Луну.

— Ничего не понимаю.

Тогда молодой генерал рассказал мне историю, причудливее которой, я думаю, мне и не слыхать. Отец пришел к сыну в гости. Оба рады, у обоих планы, как пожить вместе, отдохнуть по-семейному. Молодой генерал читал перед тем попавшегося под руку затрепанного Жюля Верна, «Путешествие на Луну» с наивно фантастическими рисунками, кажется, Риу. Старик Манштейн, повертев книгу, небрежно бросил ее на стол.

— А знаешь, занятно, — сказал сын о Жюле Верне, — умный был человек. Авиацию предугадал. Я думаю, лет через пятьдесят мы, кроме шуток, полетим на Луну.

Отец усмехнулся с презрительным сожалением:

— Полетим, как же, держи карман шире. Брось, Володя. Все это глупости.

— Но почему?

— Никогда мы на Луну не полетим. Там безвоздушное пространство.

— Подумаешь, невидаль, безвоздушное пространство. Люди что-нибудь выдумают, чтобы его победить.

— Победить... Да ты гимназист или генерал? Черта лысого они выдумают. Никогда мы не долетим до Луны.

— А я говорю — долетим.

— А я говорю — не долетим.

— А я...

Спор о путешествии на Луну кончился тем, что вспыльчивый старый генерал Манштейн схватил молодого генерала Манштейна за ворот гимнастерки:

— Не долетим, тебе говорят!..

У молодого Манштейна

уже отлегло от сердца, и у меня он вспоминал с улыбкой, как «летал» с отцом на Луну.

Уже в Крыму, когда мы были под немецкими колониями Гольдштадт и Молочная, ко мне приехала на свидание жена с дочерью. Моей дочери тогда не было и года.

Я хорошо помню тот страшный день. Левее нас прорвалась вся 2-я конная армия Гая. Дроздовская дивизия получила приказ остановить прорыв. Только на мгновение видел я в обозе Александру Федоровну с маленькой Тамарой на руках. Красные нас громили. Гай отрезал тыл. Жена и ребенок оказались с нами в самом огне.

Под Куркулаком на поле стоял Корниловский конный дивизион. Когда я садился на коня, поручик Дубатов, заведующий оружием, поднес мне, помню, в подарок от нашей оружейной мастерской зажигалку. Зажигалка хорошей работы, с чеканкой, но здоровая, весом около фунта.

— Куда же мне ее девать?

— Вы ее на письменный стол.

— Да что вы, батенька, уж и не помню, когда я за ним сидел...

Я сунул тяжелый подарок в карман гимнастерки, прыгнул в седло, вдруг — раз — и моя верная гимнастерка лопнула на спине. Выручил меня ординарец Тарасов, выше меня на голову, в плечах сажень:

— Возьмите, ваше превосходительство, мою. Ни разу не надевана.

Я потонул в тарасовской рубахе, нацепил свои погоны. Гимнастерка гиганта так широка, что грудной карман с новой зажигалкой пришелся как раз на животе. Я поскакал в огонь. 1-й батальон полковника Петерса уже разворачивался для атаки. Гай таранит. Я вижу, наш 1-й батальон вот-вот ляжет. Корниловцы смотрят сурово и молча, что мы будем делать, как остановим Гая? Петерс, с наганом, вышел перед цепями батальона. Я спрыгнул с коня, подошел к Петерсу. Бойцы как бы оседают в землю, тяжко топчутся, сметаемые огнем. Я махнул фуражкой:

— Братцы, вперед!

Батальон рванулся с тяжелым гулом. Фуражку мне пробило пулей. Я бегу вперед со стрелками. Вдруг тупой горячий удар в живот. «Пуля», — мелькает у меня; в глазах потемнело, ничего не вижу, падаю, падаю...

Когда я очнулся, надо мной склонились тревожные лица «дроздов». Наш доктор Сергей Порфирьевич Казанцев вынул мне пулю:

— Вот она, стерва...

— Пуля, оказывается, соскользнула с тяжелой зажигалки и застряла под кожей. Я потерял сознание от сильного удара, а рана пустяшная. Так меня спасла зажигалка Дубатова и рубаха Тарасова. На войне все случайно, и всего случайнее жизнь и смерть.

Я догнал полк. Корниловцы пошли правее нас, мы с ними выбили 1-ю советскую стрелковую дивизию из Куркулака, взяли десять пушек. В Куркулаке стали корниловцы, мы двинулись дальше на колонию Мунталь. Там мы отбивали красную кавалерию. Я отдавал приказания с тачанки, оглянулся зачем-то, и сердце у меня упало: за нашей боевой цепью, близко в огне, сгрудился полковой обоз, и там, на тачанке, я увидел нашу сестру милосердия Лидию Сергеевну, Деда и мою жену с ребенком на руках.

Бой разгорался, ко мне подбегали адъютанты, ординарцы, несли раненых, и я не мог ни крикнуть, ни сказать слова Александре Федоровне. Я только улыбался ей, чтобы ободрить. Снаряд красных с грохотом ударил в орудие 1-й батареи недалеко от тачанки, где была жена.