Белая ведьма, черное проклятье

Харрисон Ким

— Ладно, — прошептала я, он повернулся и вышел.

Порция холодного воздуха ворвалась внутрь. Снова пошел снег. Я все еще чувствовала себя хреново, отвернулась от закрывшейся за Маршалом двери и почти столкнулась с Робби. Я резко дернула головой, и мое беспокойство немедленно переросло в гнев. Он пристально смотрел на меня, и я снова повернулась так же, как стояла: глаза в глаза, мои ботинки против его носков.

— Рэйчел, ты порой такая дрянь. Не могу поверить, что ты отсюда уходишь.

Мои глаза сузились.

— Это моя работа,

Берт, — сказала я едко, произнеся это прозвище с сильным ударением. — У мамы нет с этим проблем. А ты здесь не настолько долго, чтобы предъявлять мне претензии, так что не отсвечивай у меня перед носом.

Он набрал воздуха, чтобы начать возражать, но скривился и сдал назад, когда из кухни появилась мама с двумя кусочками пирога на тарелке, завернутыми в чистую салфетку.

— Иди сюда, дорогая, — сказала она, оттесняя Робби с дороги локтем и обнимая меня на прощание. — Непременно позвони, когда все закончится, чтобы мы смогли уснуть этим утром.

Я почувствовала облегчение от того, что мне ничего не надо объяснять, или от того, что она не пытается обвинить меня в том, что я сбегаю так рано.

— Спасибо, мам, — я вдохнула аромат сирени, когда она коротко обняла меня и шагнула назад.

— Я горжусь тобой, — сказала она, передавая мне пирог. — Иди, надери плохим парням задницы.

У меня защипало глаза от слез и от радости, что она принимает то, что я не могу быть такой дочерью, какую она хочет, и от того, что она гордится такой дочерью, какая есть.

— Спасибо, — я сглотнула, пытаясь прочистить горло от вставшего в нем непонятного комка, но это не сработало.

Обернувшись и бросив строгий взгляд на Робби, она сказала:

— Вы двое, миритесь. Немедленно.

И ничего не добавив, она подхватила кофейный поднос и вернулась на кухню.

Челюсти Робби сжались, военные действия закончились, и я с усилием заставила себя расслабиться. Я могла поступить лучше, чем уйти отсюда, злясь на него. Может пройти еще семь лет, прежде чем я увижу его снова.

— Слушай, — сказала я, — извини, но это моя работа. И я не работаю с девяти до пяти. И в этом отношении мама клёвая.

Он взглянул на магический амулет в моей раскрытой сумке, и я спрятала ее за спину.

— Ты же попытаешься найти эту книгу, верно? — сказала я неожиданно неуверенно и замотала шарф.

Робби заколебался, но потом его плечи расслабились.

— Да, я попробую, — ответил он, глубоко вздохнув. — Но я не согласен с тем, что ты делаешь.

— Как и всегда, — отозвалась я, отыскивая где-то улыбку и открывая дверь. — Я счастлива за вас с Синди, — добавила я. — Правда. Не могу дождаться встречи с ней.

Он наконец-то тоже улыбнулся.

— Я дам тебе ее телефон, — сказал он, жестикулируя в темноте, — и ты сможешь ей позвонить. Она умрет от радости. Она хочет написать диссертацию о тебе.

Я резко остановилась на пороге и обернулась.

— Почему? — спросила я.

Он пожал плечами.

— А, я рассказал ей о твоих демонских

метках, — ответил он. — Я имел в виду, что ты просто ведьма, и все. Она собиралась посмотреть на копоть на твоей ауре и попытаться это понять.

Я вошла обратно и закрыла дверь.

— Что ты ей сказал? — громко переспросила я, радуясь, что метку демона у меня на запястье скрывают перчатки. Мне нужно было срочно поменять наши с Алом имена вызова обратно, тогда я отделаюсь хотя бы от одной из них.

— Извини, — сказал он самодовольно, не выглядя виноватым. — Может быть, я не должен был говорить, но я не хотел, чтобы она встречалась с тобой, не получив никаких объяснений по поводу копоти.

Я махнула рукой.

— Я хотела узнать, почему она хочет писать диссертацию обо мне?

Робби моргнул.

— О, она специализируется на криминологии. Я рассказал ей, что ты белая ведьма с демонской копотью, добившаяся спасения чьей-то жизни. Поэтому ты можешь оставаться хорошей и смыть эту копоть, — он заколебался. — Это же правильно, да?

Дав себе мысленную встряску, я кивнула:

— Да, конечно.

— Держи, — сказал Робби, передавая мне конверт с билетами. — Не забудь.

— Спасибо.

Слеза баньши жестким камнем уже лежала у меня в кармане, туда же я засунула билеты.

— Может быть, я обменяю их на более ранний рейс.

— Это было бы здорово! Мы будем очень рады, если ты прилетишь пораньше. Только дай знать, и мы приготовим комнату для гостей, — он улыбнулся мне, сверкнув зубами. — Ты знаешь, для нас ты желанный гость в любое время.

Я обняла его на прощание, прежде чем шагнуть назад и открыть дверь. Ночь была сухой и чистой, и я увидела Маршала, ожидающего меня. Свет крыльца ударил в глаза, и я отошла к окну в тень. Последние слова Робби кружились и кружились у меня в голове, я продолжала их повторять, пытаясь себе объяснить, чем они меня так обеспокоили.

— Торговый центр? — спросил Маршал бодро, когда я села, — возможно, он был доволен, что я спасла его от разговоров с моей мамой, зачастую превращавшихся в ее монологи. Я передала ему пирог, и он признательно замычал:

— Ммммммм…

— Да, торговый центр, — ответила я прежде, чем пристегнуться.

В машине было тепло, и окна уже оттаяли, но меня сковал холод, когда последние слова Робби наконец-то до меня дошли. Я быстро моргнула. Мне будут рады в любое время. Я знала, что это значило именно то, что он сказал, но то, что он почувствовал необходимость это сказать, значило гораздо больше. Он собрался жениться. Он жил своей жизнью, и это было ее частью, в которую он погружался, находя свое место в круге жизни. Но собравшись жениться, он больше не мог быть только моим братом, он становился еще чьим-то мужем. И хотя мы многим делились, связи между нами разрушались одним простым фактом: он больше не был один. Он стал частью чего-то большего. И приглашая меня в эту часть, он ненамеренно сказал мне о том, что я стала изгнанником.