Белая ворона
Шрифт:
На миг даже жалко становится родственницу.
Гляжу во все глаза: где, где компромат? Нахожу среди разлетевшихся по всей комнате мини-упаковочек с кусочками сладкой картошки.
— Сестра! — показываю, что меня надо отпустить.
Ведь старшую надо утешить, верно? Ага, заодно пнуть свекольный корешок, запулить его под шкаф. Где он до следующей генеральной уборки пролежит.
А теперь можно погладить сестричку по волосам.
— Что стряслось? Почему ты кричала? Что тебя испугало?
Сияющую жемчужину
«Ты бы еще хвостом накрылась», — морщусь.
На самом деле становится неловко от масштабов содеянного. Так что я хорохорюсь, мне ж нельзя вид подать, что я как-то причастна.
— М-мышь, — стучат зубы. — И еще м-мышь.
Палец тычет в сторону источника света. Туда, конечно, ломятся с проверкой.
— А-ах!
Ну да, дар природы. Мама говорила, тут неподалеку есть старый храм. И при нем давно закрытое, нерабочее помещение. Там поселились летучие мыши. Как одну занесло к нам во двор — непонятно. Но я нашла ее уже мертвой. И такие у нее удобные коготочки, знаете ли! Так удачно получилось разместить внутри плафона прикроватного светильника. При свете дня совершенно незаметно, но стоит в темноте включить ночник…
Малышку Бинбин пробивает на поток слез и слов. Она с надрывом в голосе повествует, как хотела взять сладость, а достала мышь за длинный хвост. Испугалась, бросила, затем включила свет, чтобы прогнать, а там… Бедненькую жалеют все. Прабабушка приносит ей соевого молочка, родители забирают спать к себе в комнату.
А меня гложет совесть. Может, зря я с ночником? Хватило бы и «мышиного» хвостика. Тем более, что зерно я днем в благодатную почву посеяла. Дети впечатлительные, а я ей сказала про писк.
В общем, расстроенную и встревоженную моську не приходится даже изображать.
М-да, переборщила. Надо как-то сдерживать себя в обращении с малолетками.
Так я думаю ровно до следующего утра.
Сияющая жемчужина прижимает меня к стенке. Не фигурально, буквально, двумя руками вдавливает мои плечи в стену. Силы очевидно не равны: ей пять, мне меньше двух. Вообще, мои ноги свободны, я могу пинаться и кусаться. Но пока придерживаю крайние меры на крайний же случай.
— Ты! — обвинительный тон и чуть ли не искры из глаз. — Ты это сделала.
— О чем ты, сестра?
«Предъявите весь список обвинений, по пунктам и в должной очередности, пожалуйста».
— Мыши! И что-то, за что наказали братьев.
— Сестра, я не понимаю, о чем ты.
Меня трясут, как тряпочку. Сопротивления не оказываю, я же слабый ребенок, только голову стараюсь беречь. Ей лишние столкновения со стеной ни к чему. Один раз Мэйли уже приложилась головушкой, и чем это кончилось?
— Не делай из меня дурочку!
«Зачем?
Сама уже начинаю коситься по сторонам. Эта девчуля переходит все разумные границы. А границы личного пространства еще раньше похе… переступила. Мне б кого-то взрослого привлечь, но, чтобы выглядело натурально.
«Блин».
Вспоминаю, что родня сегодня на кладбище. Осталась на хозяйстве какая-то тетушка, и та занята на кухне.
— Ты виновата, ты! — она явно входит в раж.
Так, плевать на последствия. Выкручиваю шею, кусаю держащую руку. И добавляю носком туфли по ноге. Самой больно, но ради свободы чего не вытерпишь.
— Отойди от нее.
Рыку и виду Чжуна радуюсь, как ребенок… Стоп, я и есть ребенок.
— И не подумаю, — меня дергают за волосы.
Боль выбивает из меня остатки совестливых «жалелок». Эту… родственницу надо строить, а не жалеть.
Храбрый и честный брат оказывается возле нас довольно быстро, но и это краткое ожидание стоит мне клока волос. Я ж не замерла, когда она меня дернула, а продолжила сопротивляться незаконному задержанию.
— Ты сбрендила, если думаешь, что кто-то может управлять летучими мышами, — заявляет героический братец после того, как ухитряется нас разнять.
Напоследок я еще раз цапнула сестрицу-лисицу. Она чуть не порвала дареное ханьфу, я слышала треск ткани.
— Как в моей комнате могло оказаться две мыши? — не унимается эта зараза. — В батате и в ночнике? Нетопырь! Внутри светильника. Хочешь сказать, брат, что он туда сам забрался?
— Посмотри на себя, — качает головой Чжун. — Ты старше и выше. Ты должна защищать свою младшую, а не нападать на нее. Мне стыдно, что мы одна семья.
— Я поняла, — фырчит, как настоящая лиса, Бинбин. — Вы заодно.
И убегает с гордым видом.
— Малая, ты как? — вертит мою тушку из стороны в сторону брательник. — В порядке?
— Ну так… — тру очаг болевых ощущений, там, где лишилась клока волос и провожу языком по десне. — Бывало и лучше.
— Она что, тебя ударила? — глядит ошарашенно Чжун. — Я сейчас же поговорю с тетей.
— Не… — мотаю головушкой. — Десны чешутся. Зря кусала, наверное. Вдруг она бешеная?
Начинаем хохотать в два горла. До хрипоты, до саднящего чувства в гортани.
— Хотя это, скорее, клыки режутся, — когда стихает смех, обозначаю диагноз. — Вот нет бы им раньше прорезаться, я бы ее размотала.
«Как тузик грелку порвала бы нахалку», — добавляю мысленно.
Брат оказался клевым парнем, он свой в доску, но такого юмора может не понять.
— Что будем делать дальше?
Мне нравится его боевой настрой. И жалости к бедненькой несчастной сестричке-лисичке уже нет. Жемчужина выдернула из меня эту дурость вместе с прядью волос. С корнем.
— Призыв демона. Время пришло.