Белая ворона
Шрифт:
— Маред… — заговорил лэрд медленнее обычного, словно подбирая слова. — Я помню, что обещал вам вечер. И мне весьма неловко, что приходится нарушить обещание, да еще и в пользу другой женщины. Однако оставить Анриетту в таком состоянии я не могу…
— Я понимаю, — прервала его Маред. — Конечно, вы не должны ее оставлять! Я… не беспокойтесь обо мне, ваша светлость.
— Благодарю, — с искренним облегчением кивнул Монтроз. — И все-таки мне не хотелось бы совсем испортить вам настроение. Хотите поужинать здесь? Если вы стесняетесь или боитесь остаться одна, я попрошу одну из служащих составить вам компанию как почетной гостье. Что скажете?
— Я,
Маред всерьез задумалась. Голод и любопытство сделали предложение лэрда неожиданно соблазнительным. Если Монтроза не будет рядом, но при этом она останется в безопасности… Когда еще выпадет случай увидеть подобное место?
И тут по спине пробежал холодок — она совсем забыла, какой завтра день! Бригитта милосердная, как это… мерзко с ее стороны — забыть. Мысли о развлечениях исчезли мгновенно. Зато как удачно все сложится, если удастся сейчас отпроситься у лэрда, а завтра на работе. Неужели тье Эстер откажет в нескольких свободных часах служащей, к которой явно благоволит? А Маред обернется быстренько, и лэрд ничего даже не узнает. Насчет прошлого он совершенно прав, и его дела Маред никоим образом не касаются!
— Ваша светлость, — решилась она, — простите, но я слишком устала. Могу я просто поехать домой? К себе домой, я имею в виду.
— На свою квартиру? — уточнил Монтроз. — Да, разумеется. Я прикажу, чтобы вас отвезли в клубном экипаже. И вам следует обработать руку… Это не займет много времени.
— У меня дома есть все необходимое, — запротестовала Маред. — Это пара ссадин!
— Моя маленькая отважная тье, — усмехнулся Монтроз неожиданно весело. — Сколько неожиданностей, оказывается, прячется под вашей скромностью! Хорошо, что вы только оцарапались, а не выбили пальцы из суставов — с вашими нежными руками и таким темпераментным ударом. Кстати… дайте руку.
Он взял нерешительно поданную Маред ладонь и положил в нее что-то увесистое и холодное. Это оказалась зажигалка. Массивная серебряная зажигалка с затейливой чеканной буквой М! Маред недоуменно посмотрела на лэрда — она никогда не видела его ни с трубкой, ни с сигарой.
— Я не курю, — спокойно пояснил Монтроз. — Это на случай чьей-то просьбы. Или на такой, как сегодня. Очень утяжеляет удар, знаете ли. Да и пальцы можно разбить в кровь, но не выбить. Оставьте ее себе.
— Но… я тоже не курю, — растерялась Маред. — И не думаю, что подобное повторится!
— Если бы я полагал, что оно может повториться, я бы подарил вам револьвер, — невозмутимо сообщил лэрд. — А это просто на память. Вы правы, тье, иногда невозможно позволить чему-то происходить.
— Благодарю, — тихо сказала Маред, снова посмотрев на подарок. — Я запомню.
Что ж, даже монограмму не нужно менять, буква М на вещи, принадлежащей Маред, не вызовет никаких вопросов. Но зажигалка у нее, смертельно боящейся, огня? То ли шутка, то ли намек, который еще предстоит разгадать.
— Это я вас благодарю, — сказал лэрд и вдруг шагнул ближе, одним плавным движением уничтожив расстояние между ними. — Кстати, завтра — праздник. Одна из наших служащих выходит замуж…
Он говорил, а Маред дышала уже до одурения знакомым запахом его душистой воды, волос и кожи, слушая удары крови в висках и глотая вязкую слюну.
— Мне, конечно, придется посетить торжественную часть, да и вы будете приглашены, но мы вполне можем потом сбежать и все-таки провести вечер здесь.
Он легонько
— Я постараюсь исправить первое впечатление от знакомства с этим местом, — тихо сказал лэрд, наклоняясь.
Поцелуй был ожидаемым — и все равно сердце екнуло. Монтроз обнял ее за плечи, то ли придерживая, то ли не позволяя отстраниться, хотя Маред и отступить было некуда. Это казалось почти зеркальным отражением той сцены, от которой она избавила Анриетта Ресколь — и все-таки было иначе. Ее саму связывало только добровольное согласие провести эти две недели с Монтрозом так, чтобы выплатить все долги, настоящие и мнимые. Долги, которые сейчас лицемерно позволяли закрыть глаза и подставить губы под горячий, вкусно пахнущий бренди поцелуй.
Маред еле заметно потянулась навстречу — и лэрд ее поцеловал, поначалу невесомо и нежно. Но с каждым мгновением его рот становился все бесстыднее и требовательнее, и Маред, отчаянно пытаясь не думать вообще ни о чем, отвечала этой требовательности почти на равных. Целуясь в мобилере у клуба, она чувствовала себя жертвой в лапах хищника, но теперь что-то необратимо изменилось. Она сама изменилась! В очередной раз сбросила шкурку, как змея, и выползла из нее другой, обновленной. Сколько же этих шкурок она сменила за несколько недель жизни с Монтрозом? И сколько сменит еще?
— Прекрасно целуетесь, тье студентка, — хрипловато сообщил Монтроз, с явным сожалением отрываясь от ее губ. — Заметен явный прогресс…
Это так отвечало ее недавним мыслям, что Маред улыбнулась.
— Я могу идти? — спросила она, не пытаясь освободиться из его объятий.
Руки лэрда медленно гладили ее спину, и после долгого трудного дня это было бессовестно приятно.
— Идите…
Монтроз кивнул, отходя и вытаскивая из кармана фониль. Что он в него говорил со своей обычной властностью, Маред не поняла: ей вдруг показалось, что внизу, в холле, мелькнула чья-то тень. Тоненькая, быстрая, светлая… Она не смогла разглядеть ее, потому что стояла боком к лестнице, а тень мелькнула и исчезла, неприятно царапнув напряженные нервы. Впрочем, глупости… Всего лишь кто-то торопился из дамской комнаты… А Монтроз, бросив: «Извините. За вами сейчас подойдут», скрылся за дверью комнаты, где ждала Анри.
Маред сунула зажигалку в поясной кошелечек, сразу оттянувшийся под ее тяжестью, прижала ладони к горячим щекам. Лучше бы его лэрд научил ее не краснеть по поводу и без него!
Через пару минут за ней действительно пришли. Маред послушно проследовала за вежливой девицей к выходу и села в поданный экипаж.
Если кучер и удивился адресу в Западном квартале, то ничем этого не проявил. Маред же откинулась на спинку сиденья, устало глядя в окно на огни ночного Лундена. У нее разом кончились силы, и снова захотелось есть. Голод отозвался приступом раздражительности, и стоило попросить остановиться у какой-нибудь лавки или кофейни, но она не стала — хотелось побыстрее оказаться в постели.