Белинский
Шрифт:
В таком состоянии Белинский уехал из Прямухина в Москву, где его ожидал новый тяжелый удар. В отсутствие Виссариона Григорьевича Надеждин напечатал в «Телескопе» философское письмо Чаадаева [11] . Это письмо было проникнуто глубочайшим критицизмом по отношению к реакционному самодержавию и подняло настоящую бурю в читательских кругах. Правительство Николая I не замедлило расправиться с автором, официально объявив его сумасшедшим и посадив в дом умалишенных. Надеждин, как издатель журнала, где было напечатано письмо, был выслан из Москвы, а журнал был закрыт. Не избежал неприятностей и Белинский. Его арестовали на заставе при въезде в Москву, привезли в полицию и подвергли тщательному обыску. Но так как в его бумагах «ничего сомнительного не оказалось», Виссариона Григорьевича отпустили домой.
11
П. Я. Чаадаев— друг Пушкина, выдающийся русский мыслитель первой половины XIX века.
В эти тяжелые дни Белинского нравственно поддержал Пушкин. Великий поэт давно уже пристально следил за деятельностью молодого критика. Начав издание журнала «Современник» в 1836 году, Пушкин распорядился регулярно высылать Белинскому выходящие номера журнала. Больше того, Пушкин думал привлечь Белинского к сотрудничеству в «Современнике». Теперь, когда «Телескоп» был закрыт и Виссарион Григорьевич остался без работы, Пушкин посылает своему другу Нащокину письмо в Москву, в котором просит его переговорить о сотрудничестве с Белинским. Письмо Пушкина, к сожалению, не сохранилось, но ответ на это письмо Нащокина имеется. «Белинский, — сообщает Нащокин, — получал от Надеждина, чей журнал уже запрещен, три тысячи. «Наблюдатель» предлагал ему пять. Греч [12] тоже его знал. Теперь, коли хочешь, он к твоим услугам, я его не видел, но его друзья, в том числе и Щепкин (великий русский артист. — Н. В.), говорят, что он будет очень счастлив, если придется ему на тебя работать. Ты мне отпиши, и я его к тебе пришлю».
12
Известный журналист и писатель, издававший вместе с реакционером Булгариным газету «Северная пчела».
Но сотрудничество Пушкина с Белинским не состоялось из-за внезапной, трагической гибели поэта: в начале 1837 года Пушкин был убит на дуэли. Как перенес Белинский смерть величайшего русского поэта, легко понять, зная отношение Виссариона Григорьевича к творчеству Пушкина. Через пять лет, когда смерть Пушкина отошла уже в прошлое, Белинский писал Гоголю: «Я не заношусь слишком высоко, но, признаюсь, и не думаю о себе слишком мало; я слышал похвалы себе от умных людей и, что еще лестнее, имел счастье приобрести себе ожесточенных врагов; и все-таки больше всего этого меня радует доселе и всегда будет радовать, как лучшее мое достояние, несколько приветливых слов, сказанных обо мне Пушкиным и, к счастию, дошедших до меня из верных источников, и я чувствую, что это не мелкое самолюбие с моей стороны, а то, что я понимаю, что такое человек, как Пушкин, и что такое одобрение со стороны такого человека, как Пушкин».
Еще при жизни великого поэта, в первой крупной своей работе «Литературные мечтания», Белинский писал о Пушкине: «Как чародей, он в одно и то же время исторгал у нас и смех и слезы, играл по воле нашими чувствами… Он пел, и как изумлена была Русь звуками его песен; и не диво: она еще никогда не слыхала подобных; как жадно прислушивалась она к ним; и не диво: в них трепетали все нервы ее жизни! Я помню это время, счастливое время, когда в глуши провинции, в глуши уездного городка, в летние дни, из растворенных окон носились по воздуху эти звуки, «подобные шуму волн» или «журчанию ручья».»
Никто не сумел лучше Белинского показать все обаяние, силу и глубину пушкинского стиха, отметив, что «все акустическое богатство, вся сила русского языка явились в нем в удивительной полноте: он нежен, сладостен, мягок, как ропот волны, тягуч и густ, как смола, ярок, как молния, прозрачен и чист, как кристалл, душист и благовонен, как весна, крепок и могуч, как удар меча в руке богатыря. В нем и обольстительная, невыразимая прелесть и грация, в нем ослепительный блеск и кроткая влажность, в нем все богатство мелодии и гармония языка и рифм; в нем вся нега, все упоение творческой мечты, поэтического выражения».
После смерти поэта Белинский отдал всю силу своего гения, чтобы разъяснить России значение Пушкина. В статьях, которые, по справедливости, можно назвать вечным памятником славы
Со смертью Пушкина Белинский почувствовал себя осиротевшим. В ушах его продолжали звучать слова другого поэта, еще неизвестного, но заговорившего властно, как наследник Пушкина:
Замолкли звуки чудных песен, Не раздаваться им опять; Приют певца угрюм и тесен, И на устах его печать!БЕЗ КОМПРОМИССОВ
А материальное положение Белинского становилось все хуже. Он, правда, имел несколько предложений сотрудничать в журналах, чуждых ему по взглядам, но предпочитал, по его собственным словам, не только «лучше молчать и нуждаться, но даже и сгинуть со свету, нежели говорить не то, что думаешь, и спекулировать на свои убеждения».
Единственной его надеждой в этом бедственном положении было издание научной грамматики, которую он написал. В апреле 1837 года книга была дозволена цензурой, и Белинский представил ее в Московский учебный округ для напечатания на казенный счет, как школьное пособие. Но и тут его ждала неудача. Несмотря на научную ценность его грамматики, она была признана неподходящим учебником, и в печатании ее на казенный счет ему было отказано. Тогда Белинский решил действовать сам. Он занял у друзей необходимую сумму денег и отпечатал, около двух с половиной тысяч экземпляров грамматики на свой счет.
Непрерывные лишения и заботы надломили и без того слабое здоровье Виссариона Григорьевича. Он тяжело заболел. Врачи потребовали немедленной поездки на Кавказ для лечения. Пришлось бросить все дела, занять еще небольшую сумму денег и срочно выехать из Москвы. В июне он уже был в Пятигорске.
Лечение водами оказало на него благотворное действие. Друзьям в Москву он пишет бодрые письма: «Сейчас пришел с вод, устал, как собака; в Пятигорске довольно весело; природа прекрасна; зрелище гор — очаровательно, особливо в ясный день, когда видны снеговые горы и между ними двуглавый Эльбрус, который я каждое ясное утро вижу из окна моей комнатки. Бештау от Пятигорска в 8 верстах, но кажется, что до него нет и 20 сажен. Какая бездна ягод — клубники и земляники; носят ведрами. Идешь по горе и давишь ногами землянику, а есть нельзя — такая досада!»
В Пятигорске Белинский встретился с Лермонтовым, сосланным на Кавказ за стихотворение на смерть Пушкина. Встреча их была очень сердечной, они вспомнили времена московской студенческой жизни, затем перешли к более далекому прошлому, к детству. Оказалось, что оба они чембарцы, стало быть земляки. Заговорили о «прелестях» провинциальной жизни. Лермонтов едко и остроумно вышучивал узость интересов провинциальной публики, их мещанство и консерватизм. Белинский, стремясь оправдать разумность действительности, заявил, что можно и в провинции быть образованным, передовым человеком, что еще в XVIII веке многие русские помещики, жившие в уединенных усадьбах, знали чуть не наизусть французских энциклопедистов и Вольтера. Тогда Лермонтов, не скрывая иронии, сказал: «Да я вот что скажу вам о вашем Вольтере: если бы он явился теперь к нам в Чембар, то его ни в одном «порядочном» доме не взяли бы в гувернеры».