Белла чао (1943)
Шрифт:
Пулеметчик вскинулся и сложился вниз — Небош вынес самую большую для меня опасность. А я делал шаг за шагом и боялся только споткнуться и упасть — не удержатся ведь в блокгаузе, непременно палить начнут, а пуля дура, может меня достанет, а может, и полковника.
Но пока гарнизон увлеченно таращился на переговоры, бомбаши, которым мы отдали наши маскировочные накидки, подобрались на бросок, и тут же взорвались первые гранаты.
Крики, грохот винтовок и автоматов атакующей роты, всплески огня, черный
До конца моста мы дошли, когда партизаны покончили с внешним периметром.
— Отпусти… — прохрипел Чудинов, когда я затащил его вниз, чтобы опора прикрыла нас от огня из блокгауза.
Я отпустил воротник и сел, так и сжимая в руке пистолетик, сердце бухало, как паровой молот, пережигая адреналин.
— Садитесь, живы будем не помрем.
Почти над головой бабахнуло панцербюксе — Небош вовремя сменил оружие и теперь гасил амбразуры.
После второго выстрела поливавший подходы к блокгаузу пулемет захлебнулся, но через полминуты заговорил снова и по нему опять бумкнуло ПТР, но уже из другого места. Молодец, не забывает менять позиции…
Через несколько минут гранатометчики вычислили мертвые зоны и подкрались вплотную, после двух залетевших в здание гранат стрельба оттуда ослабла, но гарнизон держался до последнего.
— Все, пусто, — прокричал откуда-то сверху Марко.
Встать я даже не пытался, знал, что ноги сейчас не удержат, только чуть приподнялся, опираясь на руку — на том берегу уже вовсю орудовали партизаны, выносили убитых, собирали в кучу оружие и боеприпасы, перевязывали нескольких пленных.
— Вот так вот, Николай Алексеевич, по законам военного времени.
— Какие законы, вы бандиты! — зло огрызнулся полковник.
— Вермахт расстреливает заложников из числа мирных, это похуже будет.
— Это все СС! — запальчиво возразил Чудинов и полез правой рукой за пазуху.
Я дернулся — а вдруг у него там оружие? Но он только скривился и массировал сердце. Ну да, мой двадцатилетний организм лихорадит мама не горюй, а воспитателю полтинник или около того, вполне мог кардиохворь нажить.
— В Шабаце и Кральево расстреливал именно Вермахт, в котором вы служите.
— Я служу в Русском корпусе!
— Точно так, в Русском корпусе Вермахта. Как вас Левченко назвал? Господин штабсфельдфебель, это полковник по-новому?
Он отвернулся и замолчал.
А ведь Чудинов из лучших, порядочный человек, интеллигентный офицер, не сапог бессмысленный, наверняка переживал эдакий поворот судьбы. Значит, надо пользоваться моментом и давить, вышибать саму идею этой дурацкой службы. Нет, к нам он не перейдет, это невероятно, но, по крайней мере, пусть уйдет от немцев.
— В оперативном отношении корпус кому подчинен? Болгарам? И каково русским под болгарами
— Вы с большевиками! — выдал главный аргумент воспитатель.
— Большевики, как ни странно, сейчас защищают Россию от немцев. А вы этим немцам служите.
— Это в вас юношеский максимализм говорит, — уже спокойнее возразил Чудинов. — Вы просто не знаете, кто такие большевики, вы не видели ужасов гражданской.
— Я их прямо сейчас вижу. Кстати, вы в курсе, что творят немцы в России? Концлагеря, массовые расстрелы?
Он помолчал, глядя в сторону, а потом нехотя согласился:
— В курсе. Полковник Гетц рассказывал.
— Кто такой?
Буквально выдавливая из себя, с паузами после каждого слова, Николай Алексеевич рассказал достойную анекдота историю: Викентий Иванович Гетц наслушался обещаний «освобождения» России и пошел добровольно на Восточный фронт переводчиком. И когда убедился, что все обещания обернулись завоеванием, покинул службу.
— Так, и что же сделал этот достойный офицер? Дайте догадаюсь — он вернулся сюда и служит в Русском корпусе?
— Да, это посильная помощь Родине!
Я откровенно захохотал. С ума сойти, какая упертость и какая наивность!
— Что смешного? — буркнул полковник.
— Ой, не могу… Простите, — я утер слезы. — Ну сами посудите, ваш Гетц в России убедился, что освобождения нет, Вермахт Россию завоевывает. Тогда он вернулся в Югославию, и чтобы помочь России, вступил в Вермахт. Ей-ей, с вами никакого цирка не надо.
— Он настоящий патриот! И вы тоже в Югославии!
— Да, и я воюю с теми, кто напал на мою родину. А вы помогаете им, что русскому офицеру невместно.
Он опять отвернулся, а я продолжал:
— Злоба, Николай Алексеевич, злоба и обида застят вам глаза. А генерал Деникин, между прочим, при всей нелюбви к большевикам, немцам отказал.
Чудинов пошарил по карманам, вынул портсигар и зажигалку, закурил:
— Что со мной будет? Расстреляете?
— С чего вдруг? Ступайте, доложите начальству о произошедшем.
— А дальше?
— А дальше вы вольны делать, что совесть подскажет. Я даже не буду требовать честного слова не поднимать против нас оружие.
— Какое благородство… — выдохнул он табачный дым пополам с сарказмом.
— И спасибо за науку, пригодилась.
Полковник поморщился, но все-таки сказал:
— Плевля?
— И она тоже.
— Наслышан.
Трофеи ребята приняли без меня, да что там трофеев — смех один. Почти все оружие оставили косовским, себе взяли по большей части котелки-фляжки, несколько подсумков и ремни, Фадиль на это удивленно помалкивал в усы. Ничего, еще дозреет до мысли, что хороший котелок солдату нужен если не больше, чем винтовка, то уж никак не меньше.