Беллинсгаузен

Федоровский Евгений Петрович

Чтобы предотвратить полный разгром Порты, послы Австрии, Англии, Франции направили фельдмаршалу Дибичу письмо с предложением условий мира между Россией и Турцией. Дибич решительно отклонил посредничество, хотя и выразил готовность вступить в непосредственные переговоры с турками о заключении мирного договора. Тогда правительства этих государств отдали приказ своим морским ведомствам о защите Константинополя. Английская, французская и австрийская эскадры общей численностью в сорок кораблей подошли к Дарданеллам. Взбешённый коварством недавних союзников, Николай I приказал Дибичу пушками отразить попытку иностранных кораблей войти в пролив. Возникла угроза европейской войны, где силы оказались бы неравными. Русские могли противопоставить не больше двадцати тысяч войска. К тому же наступала слякотная осень. Эти

обстоятельства вынудили Дибича начать переговоры в Адрианополе.

Европейские дипломаты прилагали все усилия к тому, чтобы заставить Россию отказаться от требования полной свободы Греции. Они выступали лишь за предоставление этой стране автономии в рамках Турецкой империи. Но Россия решительно отвергла их домогательства. Николай I вёл разные войны — праведные и неправедные. Но во времена грозной Порты Россия была единственной защитницей своих соседей. За её спину торопились укрыться армяне от резни, учиняемой янычарами. Она защищала Грузию от территориальных претензий Турции. Россия помогала Украине вернуть Измаил, Очаков, обезопасить от набегов южные земли. Греки, четыре века страдавшие от турецкого гнёта, обрели независимость. Ряд важных привилегий и льгот получили народы Сербии и дунайских княжеств. Оттоманская Порта уступила России устье Дуная с островами, признала присоединение Грузии, Имеретин, Мингрелии, автономию Молдавии и Валахии.

Перезимовав в Севастополе, летом 1830 года Гвардейский экипаж опять же под начальством Беллинсгаузена сушей вернулся в Петербург. За найденный во всех частях отменный порядок при вступлении экипажа в столицу Фаддей удостоился благодарности в приказе по армии. Его произвели в вице-адмиралы и назначили командиром 2-й флотской дивизии в Кронштадте.

6

Старые друзья собирались в Морском клубе. Если молодёжь кучковалась в бильярдной или танцевальной зале, то адмиралы уединялись в небольшой каминной, просили чаю или вина и ударялись в воспоминания, прислушиваясь к вою ветра за окном, к которому, как все моряки-парусники, относились с некоторой тревогой и суеверием. У каждого при гуле ветра возникало своё ощущение, но непременно связанное с чем-то неприятным, печальным. Мало их баловали солнце да попутные ветерки. Чаще приходилось ходить галсами не только по белым от пены океанам, но и житейским морям. В последние времена галсы делались круче.

Царь Николай поражал памятливостью. Это свойство приписывалось всем заметным в истории государственным мужам. Он знал назубок номера дивизий, названия полков и кораблей, фамилии офицеров и чиновников всех рангов на флоте и в армии. «Россия — государство военное», — любил повторять он. У него на верхнем этаже дворца в Петергофе был устроен рабочий кабинет с обширной библиотекой и атласами. Тут не находилось места ни одной безделушке. Всё просто, по-казённому строго и чисто. Кончался кабинет балконом, откуда император мог отдавать приказы своему флоту в Кронштадте. Для этой цели Николай использовал рупор и небольшой телеграф. Этот оптический телеграф — предшественник электромагнитного. Каждая буква имела особый флаг, различаемый с помощью телескопа или подзорной трубы.

Нередко государь отдавал флотскому начальнику приказы неожиданные и следил, как быстро исполнялись они. Тут уже приходилось вертеться Петру Михайловичу Рожнову, ставшему командиром порта и военным губернатором Кронштадта.

Вообще его служба складывалась не так-то просто. После Отечественной войны 1812 года его, как и Беллинсгаузена, перевели на Черноморский флот. Здесь он сделался директором Севастопольского порта, командовал эскадрой, имея свой флаг на корабле «Париж», том самом, где позднее капитаном стал Фаддей. Потом попеременно служил флотским начальником Ревельского порта, директором Морского кадетского корпуса, после чего царь послал его в российскую глубинку руководить заготовкой дубового корабельного леса и доставкой его к верфям, в Казанском и Астраханском адмиралтействах он налаживал строительство судов для Каспийской флотилии, в Астрахани же надзирал за поставками провианта для войск Паскевича-Эриванского, находящихся в Грузии. Несмотря на неудачное директорство на педагогическом поприще, царь одарил его алмазными знаками ордена

Святой Анны 1-й степени, единовременным пособием в 10 тысяч рублей и определил в главные командиры Кронштадтского порта, пожаловал должность, самую что ни на есть хлопотную, нервную, под прямым царским надзором. Не кривил душой путешествующий маркиз Астольф де Кюстин, когда писал, что славянин по природе сметлив, музыкален, почти сострадателен, а вымуштрованный подданный Николая — фальшив, тщеславен, деспотичен и переменчив, как обезьяна. Чтобы жить в России, недостаточно скрывать свои мысли — нужно уметь притворяться. Первое полезно, второе необходимо.

Оставаясь только в кругу самых близких друзей, адмиралы позволяли себе расслабиться.

Сашка Дурасов, кадетский заступник Фаддея, теперь солидный Александр Алексеевич, рассказывал о причудах адмирала Сенявина. Под его командованием он на «Ретвизане» осаждал турецкие крепости Дарданелл и дрался у Афонской горы. На «Сысое Великом» шёл в эскадре до Портсмута, которой суждено было прославиться в Наваринском сражении 1827 года.

Лазарев 1-й, Андрей, старший брат Михаила Петровича, делился впечатлениями о девственной красоте открытых земель в Северном Ледовитом океане.

Николай Петрович Римский-Корсаков, ходивший с Коцебу на «Предприятии» в Русскую Америку и поплававший на «Царе Константине» в отряде Беллинсгаузена в 1826 — 1827 годах в Средиземном море, а потом совершивший вместе с ним пеший переход к Варне, рассуждал о самоотверженности и жестокости янычар.

— Вот мы говорим, яблоко от яблони... А ведь янычары — вовсе не турки, — говорил он. — Македонцы, хорваты, ливанцы, наконец, иудеи. Подсказывает ли что им родная кровь, когда они режут, как баранов, своих собратьев?.. Нет! Тут всё дело в воспитании. Муллы делали из малышей волчат, а из волчат они превращались в волков... Султан Махмуд перепугался их мятежа и разогнал в двадцать шестом. Но они и по сей день служат.

— Кровушкой-то они облили весь Восток, — вставил адмирал Григорий Аргирович Папахристо, много повоевавший в Ионическом море у земли своих предков.

— Помню, брали мы крепость Кюстенджи, — продолжал Римский-Корсаков. — Я командовал авангардным отрядом на «Орфее», встал на шпринг на ружейный выстрел и больше пяти часов бил по укреплениям, сам получил шестьдесят шесть пробоин, потерял половину команды, еле держался на плаву, а турки не сдавались. После, когда высадились в крепости, увидели, что защищали её фанатики-янычары. Погибли до единого, но не сдались.

Однако Николай Петрович умолчал про то, как он бесстрашно дрался под Варной в десанте Меншикова, за что был награждён золотым оружием. Не пристало хвастаться перед старыми воинами, которые и сами не раз смотрели курносой в глаза [63] .

А вот Лука Фёдорович Богданович обычно садился на своего конька. Он доказывал, что Нельсон вовсе не был великим стратегом и искусным водителем флота в сравнении с нашим Ушаковым, но у него была одна великолепная черта — дороже всего он ценил жизнь людей. «В потере корабля легко можно утешиться, но потеря храброго офицера есть потеря национальная», — любил повторять он. Потому так и опечалилась Англия, когда его хоронили в гробу, сделанном из грота разбитого им французского корабля. А что он первым применил приём драться на самой короткой дистанции, так это вздор. К такому способу прибегали ещё матросы Петра Великого.

63

Позднее Н.П. Римский-Корсаков будет назначен командиром 16-го флотского экипажа. Когда заболеет Крузенштерн и уйдёт в отставку, займёт место директора Морского кадетского корпуса.

— Слава Нельсона в том, — патетически восклицал Лука, — что он постиг дух народной гордости своих подчинённых.

Друзья-адмиралы делали попытку втянуть в разговор Фаддея, расспрашивали о плавании к Южному полюсу, но тот, смущаясь, лишь отмахивался:

— Погодите маленько, выйдет книга, тогда и узнаете.

— Логин Иванович что-то не торопится. Не похерит ли твой труд? — сердито замечал Рожнов.

— Да нет, вроде прилагает всё старание, — отвечал Фаддей, но сам тревожился: дело с печатанием «Двукратных изысканий...» затягивалось неоправданно.