Беллмен и Блэк, или Незнакомец в черном
Шрифт:
Первая попытка дала лишь минимальный сдвиг, но после второй колесо было освобождено. При этом рывке из-под воды взметнулся сжатый кулак и ударил его по губам. В первый миг Уильям даже подумал, что это его собственная рука, онемевшая до бесчувствия. Следующим рывком утопленник был перемещен к плотине, где его схватили за одежду рабочие, а Немой Грег протянул руку Беллмену. Вытащили их одновременно; ледяная вода струями сбегала с двух тел, мертвого и живого.
– Что здесь происходит? – Это прибежал Пол, также получивший тревожное известие. – Боже правый! Кто это? Знаете его? – Не дожидаясь
Уильям чувствовал жжение глубоко в груди. Самостоятельно он идти уже не мог, и двое мужчин повели его под руки – или, скорее, поволокли, так как он едва переставлял ноги.
Тем временем оставшиеся на берегу люди перевернули утопленника лицом вверх.
– Это один из Смитов, – сказал кто-то. – Надо бы кого послать в кузню, братьям его сообщить.
– Да им начхать на него, – заметил другой. – Он с родней, почитай, и не знался. Как и с другими.
– Тут дело ясное: парень перебрал и сковырнулся с берега.
Пол вспомнил:
– Он, кажется, копал могилы? Вот бедолага.
Уильям, уже издали, оглянулся через плечо.
На снегу пламенело яркое пятно – медно-рыжие волосы, дочиста отмытые водами Виндраша.
Одинокий грач на вершине дерева скрипуче прокаркал какую-то фразу, понятную лишь мертвецу.
Первым делом Роза стянула с Уилла мокрую одежду, крепко растерла его полотенцем и обернула несколькими одеялами. Потом она загрузила в камин целую охапку дров. Потом вскипятила воду, развела в ней мед, добавила туда рому и дала мужу выпить эту смесь. Потом разогрела побольше воды для ванны, в которой он долго сидел, окунувшись по грудь, тогда как она ведро за ведром лила горячую воду ему на плечи. Потом вновь его растерла и надела на него столько слоев теплого белья, сколько он и не предполагал у себя в наличии. Потом подвинула кресло ближе к камину и усадила в него Уилла.
Сначала ему было жарко, а затем стало очень, очень холодно.
Младенец спал, но Дора, заинтересовавшись необычной суетой, выбралась из спальни и начала путаться у матери под ногами. Роза на нее накричала и отправила обратно в постель. Уилл слышал, как дочка всхлипывает у себя в комнате.
– Пусть придет, – сказал он.
Дора взобралась к нему на колени, и Уилл, еле двигая непослушными пальцами, обернул ее своим одеялом. Обильный снегопад за окном был для нее явлением необычным, как и отцовское присутствие дома в дневные часы. Немного повозившись, она притихла, дыхание стало медленным и ровным. Животом и бедрами Уилл ощущал вес ее тела – до чего же теплого!
У него начали слипаться глаза, все мышцы парализовала усталость, а когда он уже приблизился к границе сна, сами собой всплыли воспоминания: Люк в «Красном льве» – «Она была славной, твоя мама» – и ночь на улице в канун свадьбы – «А ты-то помнишь?».
Уильям проснулся от странного беспокойства. Еще только открывая глаза, он уловил какое-то мгновенное затемнение в комнате. Что-то секунду назад маячило за окном, перекрывая доступ свету. Он успел заметить темную фигуру, приникшую к стеклу и тотчас исчезнувшую. Встревоженный, он еще несколько минут безотрывно
Дора слегка пошевелилась у него на коленях.
Опустив глаза, он встретил ее полусонный взгляд. Она медленно подняла руку, и Уилл почувствовал, как тонкие пальчики скользят по лицу и опускают его веки. Милое дитя! Сердцебиение выровнялось. Как приятно ощущать тепло. Он слышал, как потрескивают дрова в камине; с кухни доносились аппетитные запахи.
Поудобнее откинувшись на спинку кресла, он успокоенно подумал, что какие бы несчастья и беды ни случались с другими людьми, он, Уильям Беллмен, был от этих вещей застрахован.
Были когда-то грачи – там, на деревьях за коттеджем, – припомнил он, погружаясь в сон. В детстве они каждое утро будили его своим гамом. А зимой на голых ветвях чернели их гнезда, как сегодня на тех дубах близ фабричной плотины. Но те грачи остались в прошлом. Навсегда.
Люк был похоронен как положено. Его братья не сочли нужным раскошеливаться на погребение, и все расходы – включая услуги преподобного Поррита – оплатил Пол.
– Кто-то ведь должен позаботиться о бедняге хотя бы после его смерти, – сказал он.
Уильям еще отлеживался дома после купания в ледяной воде, и Пол думал, что провожать покойного придется в одиночку. К его удивлению, на кладбище явился еще один провожающий – молодой владелец пекарни.
Когда все закончилось и могильщик обрел вечный покой в собственной могиле, Пол и Фред Армстронг обменялись рукопожатием.
– Я слыхал, это Уильям вытянул его из воды, – сказал Фред.
– Так оно и было.
– Вы не могли бы сообщить о смерти Люка вашему сыну, когда будете писать ему в Италию?
Пол озадачился:
– А они разве знали друг друга?
Фред помедлил с ответом, припоминая события одного очень давнего дня.
– Может, и не знали. Навряд ли. Мы тогда были просто детьми.
16
– Я вот думаю: не разослать ли нам людей с тонким слухом по кабакам вдоль Страудского тракта? – сказал Уильям.
Он вполне мог бы выразиться категоричнее: «Надо заслать к ним шпионов» или «Пора выяснить, что замышляет эта страудская братия». А такая задумчиво-предположительная формулировка подразумевала, что он лишь предлагает идею, которая нуждается в одобрении Пола.
Дядя был тронут такой деликатностью племянника, который теперь уже ничуть не уступал ему в знаниях, чутье и деловой сметке. Другое дело, конечно, право собственности. В редких случаях, когда мнения Уильяма и Пола расходились, как раз право собственности являлось решающим фактором. «Ладно-ладно, это твоя фабрика, дядя», – говорил Уильям, с улыбкой поднимая ладони в знак капитуляции. Впрочем, Пол этим преимуществом не злоупотреблял и, как правило, поддерживал идеи Уилла. А с некоторых пор он даже предпочитал наступать на горло собственной песне, если она звучала не в унисон с Уильямом.