Бело-синий альбом
Шрифт:
"Соединённые Социалистические Штаты Америки объявили о полном закрытии границ."
Валерий не знал, что думать. Закрыли границы? Как феодальная Япония? Что они теперь там будут делать? Что ему теперь делать? Нужно было возвращаться. Он уже давно зашёл за пятьсот метров. Отвлечённый телефоном и мыслями, Валерий услышал шаги слишком поздно.
– Я же просила вас не уходить слишком далеко. А вы решили уехать за океан. Ну как вам теперь доверять, Валера? – Валерий подскочил от удивления, и обернулся. Джессика мягко взяла его рукой за плечо, и приложила тряпку к его лицу. Мир потемнел.
* * *
I
Мир раскололся
– Та ес нахат? – потерпевший крушение сразу понял, о чём тот говорит и кивнул. Следующий вопрос он уже не понял. Тогда старик спросил его на чистом тардакемском:
– А на этом?
– Да. Помогите мне. Меня зовут Янок. Я попал в бурю, моя лодка дала течь, и мне пришлось вырвать мачту, чтобы на ней искать спасения. Меня выбросило на ваш остров, и я нашёл ваш дом. Я прошу вас о крове и еде, я голоден и устал, а люди должны помогать людям, попавшим в беду.
– Вот какие имена у вас на юге… А ты на ногах стоишь! Изнедалёка плыл, значит. Заходи. Сегодня поешь-поспишь, завтра поговорим обо всём. Я за сетью.
Старик вышел из дома. Янок осмотрелся. С одной стороны, стояла шарообразная печь. С другой пол был устлан тростником. На столе у печи стояли разные банки из тардакемского стекла. Кажется, это были битые, и отшлифованные по краям лампы. Он присел на подушку из пушистых водорослей, и смотрел, как огонь от масляного светильника отбрасывает тени на стены. Вернулся мужчина, неся перед собой влажную сеть. Не занося её в дом, он взял горшок с печи, и наполнил его. Это были мелкие рачки, улитки, зайчики, волчки, коньки, мелкая живность, которую собирают на побережье. Он повесил сеть на стену снаружи дома, и вернулся к столу, продолжая готовить. Вдруг старик бросил через плечо, доставая из разных банок понемногу специй:
– Меня зовут Ёльгом. Я раньше был торговцем, но мне это наскучило. Мне хотелось приключений, а из всего, что могло быть опасного только кит, который не даёт пройти к югу.
– Я уже успел с ним повстречаться.
– Это ты не из-за него? – испуганно спросил Ёляг обернувшись.
– Нет-нет, то давно было, и вот, жив. – Тот расслабился, и продолжил:
– Ну вот, видел значит. На всех островах ничего такого, что манило бы, а где есть что-то
– Нышкава поставляет им очень много резины и дерева.
– Ну, дерево-то понятно. А насчёт резины я не знал. Когда сам до Бузуса ходил мы только дерево и вашу дичь южную брали. Резины покупали с палец для тардакемцев. Это любопытно.
– Почему?
– Мы в основном используем её, чтобы прорезинивать днища судов. Заделываем все неровности изнутри. В остальном нам резина почти не нужна. Резинки, шнуры, мячики разные. Ну вот, ладно, о чём я. Я закончил торговать, и тут осел, на Сыстрае.
– Так вот, где я. Я видел карты, мы на западе от Тардакема.
– Да. В общем живу тут, больше просто рыбачу, на берегу лежу. Иногда друзьям помогаю, отъезжаю на пол-года, на несколько лун отсюда, потом возвращаюсь. Скучно так живу, конечно. Спасает только, что я друзьям помогаю, тоже вклад в наше будущее делаю. Вот, держи.
Ёляг достал из печи горшок. Остаток вечера Янок ел, а старик рассказывал ему разные байки из торгового прошлого. Когда Янок начал кивать носом, старик расправил мат из тростника, и расстелил его перед печью. Янок спал как никогда спокойный, словно в самом глубоком детстве, о котором он ничего не помнил.
Утром он вышел на улицу, чтобы ополоснуть лицо свежей водой из бочки, стоявшей у дома. Окунув голову в бочку несколько раз, он быстро смахнул с себя сон, и посмотрел на вид, который открывался с небольшого выступа у моря, на котором был построен дом. Мелкие серебристые птички мелькали по-над водой, погружались и всплывали, отсвечивая яркими искрами, блестящими всеми цветами радуги. Нежно-лиловое море мерно вздыбало и опускало гладкие волны, бьющие на концах пеной цвета старой бронзы. На небе не было ни облачка, яркий желток солнца, пробивающийся через глубину неба грел Янку лицо и плечи. Он затрясся и зарыдал, от резко наступившей горечи. Невидимый кулак хватал его за горло, он упал на колени, и мял лицо руками, когда вспомнил, всё, что с ним произошло. Вдруг осёкся в мирной тишине утра, тщательно вымыл глаза, и пошёл в дом, надеясь, что Ёляг его не слышал. Тот доставал из печи широкую кастрюлю. Янок сел за стол. Старик спустил из кастрюли пар, открутил винт крышки, и начал доставать пропаренных зайцев.
– Зайцы? Здесь они тоже водятся?
– У западного побережья их только больше, и они там совсем разные, не такие, как эти красные. И маленькие, и большие, и толстые, и длинные как палки. Жёлтые, зелёные, белые. Они там везде водятся.
Старик залил зайцев холодной водой, и вышел из дому за травами для питья. Янок медленно думал о произошедшем с ним. Ёляг вошёл и поймал его взгляд. Янок расслабил лицо и улыбнулся:
– Я здешние травы совсем не знаю.
Сливая воду с зайцев, Ёляг ответил:
– А ты какие-то знаешь?
– Какие-то знаю. Что-то знаю о травах Нышкавы, Бузуса, Тардакема. Очень хорошо знаю травы Талатика.
– Талатика. Ну надо же. – пробурчал старик, ставя зайцев на стол. Янок взял одного и надавил на слабое место в руке. Панцирь лопнул, обдав всё вокруг клубами пара. Янок стал высасывать горячий сок, а потом ловко вынул всю плоть членистого тельца через трещину в одной из рук. Когда он съел три штуки и отклонился на стуле, Ёляг спросил его:
– Так что, Янок нахат. Расскажи о себе. Я дал тебе и кров, и пищу. Теперь я сгораю от любопытства. Никогда не слышал, чтобы нахат уехал с большой земли. Я всегда думал, что у вас там слишком хорошо, чтобы вы хотели оттуда уезжать. Или я был неправ, или у тебя другие причины. Кто ты, откуда, и почему ты захотел уехать?